Цыганская магия
Шрифт:
Но в конечном счете овенштадтцы всегда одерживали победу, ибо противник перекрывал основной подступ к крепости, полагая, что он является единственным, в то время как к ней вели несколько потайных троп, известных лишь членам королевской семьи.
Итак, Летиция пробиралась сквозь кустарник к боковому входу.
Девушке понадобилось немало времени, чтобы оборвать плющ, которым заросла дверь. Наконец она смогла открыть ее, вошла и двинулась по проходу, ведущему, насколько она помнила, к одной из угловых башен.
Вокруг
Затем впереди забрезжил свет, пробивавшийся сквозь стрельчатые окна башни, через которые первые защитники замка стреляли в противника из луков.
Теперь вниз, по винтовой лестнице, со стертыми от времени ступеньками. Она спускалась все ниже и ниже, пока не убедилась, что находится на уровне первого этажа. Над ним располагались банкетный зал и гостиная.
А здесь, на первом, — спальня короля.
В ней стояла кровать под роскошным балдахином. Во время приезда в замок тут спали или великий герцог, или отец.
Рядом со спальней находился небольшой, но очень уютный будуар. Детям без особого разрешения входить туда запрещали.
— Мне необходима комната, где я мог бы спокойно почитать, — шутливо говорил отец. — Весь остальной замок — в полном вашем распоряжении, эта же комната — моя.
Они часто поддразнивали отца, утверждая, что он уходит туда подремать, когда ему надоедает их болтовня. Летиция помнила здесь каждую вещь, каждую картину на стенах.
Известна была ей и потайная задвижка, с помощью которой можно открыть дверь в эту комнату.
Слегка надавив на нее, она почувствовала, как дверь подалась, и в ту же секунду услышала мужской голос:
— Что-нибудь еще, сэр?
— Нет, благодарю, — ответил второй голос, и она догадалась, что он принадлежит королю. — Мне еще нужно просмотреть кое-какие бумаги. После этого лягу спать.
— Но эти государственные бумаги такие длинные и запутанные, что читать их крайне утомительно. К. тому же завтра вам предстоит трудный день, ваше величество.
— Знаю, — ответил король. — И обещаю не слишком утруждать себя.
Тут оба они рассмеялись, и мужчина, заговоривший первым, сказал:
— Доброй ночи, сэр! Тут очень тихо и спокойно, и никто не будет вас отвлекать.
Затем Летиция услышала звук закрывшейся двери, а минуту спустя — тихий шелест бумаг.
Девушка медленно и почти неслышно прошла в будуар.
Отец часто жаловался, что по комнате гуляют сквозняки, считая, что ветер проникает сюда сквозь стрельчатые окна башни, а потому мать разместила в этом углу ширму.
Это была очень красивая ширма, сшитая ею собственноручно из кусков старинного гобелена, некогда украшавшего стену другого помещения замка, но со временем пришедшего в негодность и слишком обветшавшего, чтоб использовать его.
Мать почистила гобелен, вырезала
Еще в детстве Летиция обожала разглядывать ее, объясняя совсем маленькой тогда Мари-Генриетте, какие изображены животные, показывая мужчин верхом на лошадях и дам в длинных платьях и высоких, странно заостренных шляпах, напоминающих колпаки.
Теперь же, затаив дыхание, Летиция обошла ширму и оказалась в комнате.
Она была освещена, но не масляными лампами, которые обычно использовали в замке, а свечами. Отец всегда предпочитал свечи.
По обе стороны от камина, в котором пылал огонь — ночи в горах всегда прохладны, — стояли два резных канделябра с огромными толстыми свечами.
Стены украшали серебряные канделябры, в каждом из которых горело по две свечи, еще одна, большая, стояла на столе, за которым сидел король. На коленях у него лежали бумаги.
Летиция молчала, и, наверное, целую минуту он не замечал ее присутствия.
Затем, почувствовав, по всей видимости, чисто интуитивно, что он не один, король оторвался от бумаг и на секунду окаменел.
Он взирал на нее в немом изумлении, и внезапно Летиция поймала себя на том, что и сама просто не в силах оторвать от него изумленных глаз.
Он был куда красивее, чем можно предположить или даже представить, зная, что в жилах его течет цыганская кровь. Волосы и глаза черные, а черты лица точеные, словно из мрамора.
Он был, несомненно, самым красивым мужчиной из всех, кого она когда-либо видела. Но было нечто необычное в его внешности.
Он не походил ни на кого, и Летиция подумала, что фрейлейн Собески, пожалуй, права, назвав его циником.
От носа к уголкам губ сбегали тоненькие морщинки, что придавало лицу выражение разочарованности и одновременно надменности.
Наконец он заговорил, и голос его звучал сухо и насмешливо:
— Ты настоящая или призрак?
— Настоящая, — ответила Летиция.
— В таком случае должен признать, — заметил король, — что гостеприимство в этом замке простирается даже дальше обычного.
В голосе его отчетливо звучали циничные нотки, а выражение темных глаз Летиция никак не могла прочесть.
Она подошла к нему поближе и сказала:
— Я цыганка, а значит, мы с вами одной крови.
— Что весьма прискорбно, как обычно говорят! — заметил король.
— В Звотане, возможно, принято так говорить, — сказала Летиция, — но я, как и другие цыгане, горжусь, что принадлежу к славному племени ромов.
— Откуда ты? — спросил король. — И как тебе удалось незаметно пробраться в замок, минуя охрану и слуг?
— Я хотела бы показать вашему величеству, где разбило свой табор племя кальдерашей, — сказала Летиция. — Они всегда находят прибежище и защиту под стенами замка.