Цыганский барон
Шрифт:
— Ты любишь его? — настаивал Доминик.
— Нет.
Она почувствовал, как ему сразу стало легче.
— Слава Богу.
Доминик поцеловал ее, страстно, нежно. Использовал язык, губы, руки, все свое тело, чтобы довести ее до беспамятства. Она чувствовала жесткие волосы на его нотах, мускулистую грудь и твердую, настойчиво требовавшую входа плоть. Кэтрин раскрыла ноги ему навстречу, и Доминик тихо застонал.
— Кэтрин, — шептал он, раздвигая ей ноги еще шире и осторожно входя в нее. На секунду он остановился, и лицо его в тот момент
— Мне придется сделать тебе больно — только один раз. Прости.
Кэтрин обвила его шею руками и приблизила его губы к своим. Доминик вернул поцелуй, дразнящий, сладкий, волнующий, затем раздвинул языком губы и в тот же момент вошел в нее поглубже.
Кэтрин вскрикнула от неожиданной боли, пальцы ее впились ему в спину. Доминик стал целовать ее шею, щеки, глаза. Когда рука его коснулась ее груди, нежно погладила шелковистую кожу, Кэтрин, решив, что больше он не сделает ей больно, расслабилась. В тот же момент Доминик вошел еще глубже.
— Тебе не больно? — спросил он.
Кэтрин мотнула головой. Она чувствовала себя наполненной им, связанной с ним так плотно, так крепко, как, казалось бы, не могут быть связаны люди.
— Худшее позади. — И Доминик начал медленное движение внутри нее.
Кэтрин расслабилась, отдавшись, как музыке, ритму его движений, Доминик, почувствовав ее готовность следовать за ним, увеличил темп.
Несколько минут он с силой глубоко вонзался в нее, и Кэтрин выгибалась навстречу каждому его толчку. Мышцы ее напряглись от того, что что-то сладкое и ни с чем не сравнимое росло в ней, набухая, разрастаясь, что-то настолько невероятное, что, казалось бы, не могло существовать на земле. Она вся отдалась наслаждению.
Чувствуя, как приближается Кэтрин к высшей точке наслаждения, Доминик увеличил силу и глубину движений. И вспышки огней, блистательный мир раскрылся перед Кэтрин. Он был так красив, так неописуемо сладок, что она невольно облизнула губы.
Когда, достигнув вершины, Кэтрин медленно заскользила вниз, у нее было ощущение, что крохотную частичку того мира ей удалось унести с собой, сохранить навсегда.
Уже потом она почувствовала руки Доминика, обнимающие ее, увидела мелкие, словно капли утренней росы, бисеринки пота, покрывавшие его тело.
Любовь.
Когда это случилось? Наверное, в тот изумительный момент, в те секунды, когда они держали друг друга в объятиях, когда аромат того запредельного мира, в котором они только что побывали вдвоем, еще щекотал ноздри, словно шлейф дорогих духов.
Она любила его,
Она знала это. И она будет любить его всю жизнь. Что бы ни случилось, куда бы ни закинула ее судьба, ничто не сотрет из ее памяти этого часа, этих минут, этого чувства.
— Тебе хорошо? — спросил Доминик, убирая с ее лба влажную рыжую прядь.
— Да. Это было прекрасно.
— Я не сделал тебе больно?
— Только чуть-чуть. Господи, никогда в жизни я не испытывала ничего подобного. Видит
Доминик приподнялся, посмотрел ей в лицо. Губы ее припухли от поцелуев. Румянец окрасил щеки.
— Ты самая удивительная женщина на свете, — сказал он. — Я думал, ты будешь плакать, винить меня за то, что я принудил тебя к этому. Я думал, ты научишься чувствовать наслаждение раз по меньшей мере на четвертый.
Кэтрин улыбнулась.
— Надо было остановиться, я знаю. Но дело сделано, и упущенного не вернешь, так зачем же сваливать всю вину на тебя. Как бы там ни было, я навсегда запомню этот день как самый счастливый в моей жизни. Я всегда буду вспоминать его с радостью.
«И любовью», — добавила она про себя.
— С радостью? — спросил он чуть разочарованно. — Это все, что ты можешь сказать?
— А ты что сказал бы?
Действительно, что бы он сказал? Что говорят мужчины о самом остром, самом мучительно сладком мгновении своей жизни? Доминик не поверил бы, что такое возможно, расскажи ему кто об этом раньше. Может, такое и случалось с кем-нибудь другим, но не с ним. Может быть, дело было в том, как она отдала себя — целиком, без остатка.
Он не заслужил такого счастья.
Он негодяй. Только негодяй мог неделями вынашивать план совращения юной девственницы. Конечно, вначале он не знал, а потом… Впрочем, поздно сожалеть. Она не любила англичанина, а если бы и любила, едва ли тот обрадовался бы возвращению бывшей невесты.
— Я бы назвал это чувство волшебным, нет, не просто волшебным — возвышенным, дивным.
— Да, — улыбнулась Кэтрин, — дивно — это верное слово.
Кэтрин коснулась пальчиком его груди, заставляя напрячься мускулы. Ее собственное тело напряглось при воспоминании о том, как чудесен был мир, открытый для нее Домиником.
— Мне интересно, не могли бы мы…
Доминик плотоядно улыбнулся:
— Ах ты, маленькая лиса.
Доминик перекатился, оказавшись на ней сверху, и прижал ее к мягкой перине. Он был уже горячим и твердым, Вот только сейчас он опасался, что она еще слишком юна и неопытна!
— Надеюсь, кошечка, ты сама ответишь на свой вопрос.
Кэтрин нежно рассмеялась, и Доминик накрыл се рот поцелуем. Сегодня они будут любить друг друга столько раз, сколько потребуется, чтобы иссякли ее «мне интересно…». А утром он развеет ее сомнения насчет будущего — он расскажет ей остальную часть его плана.
Глава 11
Кэтрин проснулась и объятиях Доминика. Ее любимый сладко спал. Прядь черных волос прилипла ко лбу, делан его похожим на мальчишку.
Кэтрин мечтала бы лежать так вечно.
Доминик застонал во сне и подвинулся к ней ближе. Кэтрин не представляла, что сказать ему, когда он проснется, Она не представляла, какие слова произнесет он.
Доминик зашевелился. Кэтрин закрыла глаза, притворившись спящей. С нежностью, которой она не смела от него ожидать, Доминик разжал объятия.