Цыплёнок и ястреб
Шрифт:
— И никто не заметит, что там стоит «Хьюи»?
— Ах, да. «Хьюи» мы угоним у Национальной Гвардии, а потом утопим его в озере. И проторчим там шесть месяцев, соображая, как лучше потратить по миллиону с лишним долларов на каждого. Представляете?
— Ну, это классика.
— Я так и знал, что вам понравится.
— Я не сказал, что мне понравилось. Я сказал, что это классика.
Звезды светили достаточно ярко, чтобы заметить какой-то черный силуэт, метавшийся от вертолета к вертолету. Когда он подбежал к соседней машине, мы услышали, что ищут Рубенски. Рубенски крикнул, что он здесь и, выскочив, встретил
В засаде погибли несколько человек. Среди них был и Макэлрой. Рубенски вернулся, примостился у своего пулемета и заплакал. «Хьюи» заполнился сдавленными всхлипами.
Уставясь во тьму, я тоже пролил несколько слез по Макэлрою, хотя даже не знал его.
— Поверить не могу, что бывают дебилы, способные попасть под рулевой винт.
— Знаю. Да еще и такие, которые летали на кучу штурмов, — мы смеялись.
Сейчас, в кузове грузовика, направлявшегося в Кинхон, нам было смешно. А прошлой ночью, когда мы возвращались из зоны «Пес», один «сапог» шагнул прямо под вращающийся рулевой винт машины, стоявшей передо мной. И тут я почти сдался. Это было уже чересчур. Я не мог выдержать мысль о том, что «Хьюи» убьет человека сразу после того, как спас ему жизнь. Турбина умолкала, я стягивал шлем и тут увидел парня, выскочившего из боковой двери. Прежде чем я даже сообразил крикнуть «Стой!», он полетел на землю. Рулевой винт ударил его по голове. Бац. И на землю.
Я не сдался. В этом-то и был фокус: парня не убило. Жизнь ему спасла каска. Он отделался сильным сотрясением и кое-какими порезами.
— Ебанько, небось, уже домой едет, — сказал Кайзер.
— Заслужил, — отозвался Коннорс. — Если ты выжил после такого, то тебе должны дать медаль и билет на самолет домой.
Вот эта поездка на грузовике стала для нас первым перерывом за месяц. Другие группы пилотов уже добрались до Кинхон, а теперь настал и наш черед.
То ли случайно, то ли нет, я ехал в своей обычной компании — с Коннорсом, Банджо, Кайзером, Нэйтом и Реслером. С нами был и Фаррис, чтобы убедиться, что мы вернемся вовремя.
Двадцатимильная дорога от «Стрельбища» близ Фукат до Кинхон — это почти два часа тряски на ухабах между бесконечных рисовых полей. Время от времени нам попадались островки деревень.
— А вот так, блядь, подумать, наша армия могла бы, блядь, и «Хьюи» дать разок, для нас, для асов, — сказал Коннорс.
— Свободных машин нет. Слишком много на профилактике, — ответил ему Фаррис, представитель той самой армии.
Когда движение стало плотным, мы припарковали грузовик и наняли мальчика, чтоб следил за ним. А потом, в поисках развлечений, двинулись по улице.
Коннорса остановил военный полицейский:
— Виноват, сэр. Положено закатывать рукава выше локтей.
— Чего?
— Ваши рукава, сэр. Вы должны закатать их выше локтей.
— Ты шутишь, что ли?
— Никак нет, сэр.
Коннорс вызверился на полицейского. И мы все тоже. Ни у кого из нас рукава не были закатаны так высоко, как надо.
— А если я рукава так и оставлю?
— Тогда мне придется арестовать вас, сэр.
— Ты меня арестуешь за незакатанные рукава?
— Так точно, сэр. Такие у меня приказы.
— Скажи-ка мне, — негромко заговорил Коннорс. — Ты знаешь, что тут война идет?
— Так точно, сэр. Конечно, я
— ТАК ХУЛИ ТЫ ДОЕБАЛСЯ ДО МОИХ РУКАВОВ?!
Полицейский подскочил.
— Мне-то без разницы, сэр. Но если я не буду следить за формой одежды, меня за жопу повесят.
— Ах, вот оно что. Если я не закатаю рукава выше локтя, тебя повесят за жопу. Теперь ты рассуждаешь здраво, — и Коннорс принялся закатывать рукава. — Видите, джентльмены, мы не имеем дела с личными извращениями данного специалиста, заставляющими его следить за формой одежды в военное время. Мы имеем дело с личными извращениями его тылового босса.
И Коннорс угрюмо кивнул:
— Так, специалист?
— Именно так, сэр.
Мы все, похоже, обозлились, но рукава закатали.
— Дьявол, все время забываю, что пока нас нет, армия живет нормальной жизнью, — сказал Гэри, озвучив наши мысли.
Мы шли все дальше по многолюдной улице. Еще у грузовика Фаррис сказал нам вернуться к 16:00, на что мы с радостью согласились.
Кайзер бывал здесь раньше:
— Первое, мужики, что нам нужно, так это зайти в баню, чтоб красотки не шарахались.
— А! Красотки! — впал в экстаз Коннорс.
— Тебе, Коннорс, бани не хватит… — сказал Банджо.
— Обожаю красоток.
— …А понадобится пластическая операция, — закончил Банджо.
Мысль насчет бани мне нравилась всегда, но такого я совсем не ожидал. Там было жарко, слишком жарко, чтобы получать удовольствие. Через две минуты, как я вошел в парилку, мне пришлось опуститься на пол, где, согласно мифам, воздух был прохладней. Это что, весело? Еще через две минуты, когда я убедился, что отключаюсь, я практически выполз наружу, на массажный стол.
Вьетнамец средних лет тщательно разместил меня на столе и обрушил восточную ярость на мое западное тело.
— Хорошо, нет? — сказал он, долбя меня по спине. — Вам понравится… это.
Я так и содрогнулся, когда он завел мои локти мне за голову. Несколько минут он продолжал в том же духе, потом нагнулся и негромко спросил:
— Хотеть отсос?
— Нет, — тут же ответил я, сильно смутившись.
— У меня есть девочка, прийти, отсосать по первый класс.
Я испытал облегчение, узнав, что речь идет о девочке, но не заинтересовался:
— Спасибо, не надо.
— Надо-надо, Мейсон, — раздался из-за перегородки голос Кайзера. — В любом месте ты должен наслаждаться лучшим, что есть. А лучшее, что здесь есть — это Нэнси. И ее волшебные губки.
Вьетнамский массажист кивнул в ожидании, но я сказал, что нет. Он пожал плечами и вновь принялся избивать меня.
Несколько часов мы бродили по улицам, выпивая и заходя в магазины, более или менее вместе. Я переставал понимать, где нахожусь. Где-то в сердце Кинхон, то на солнечных улицах, то уходя с солнечных улиц. Четверо из нас сидели за столом в чудесном маленьком баре на симпатичной солнечной улочке и болтали с очаровательными девушками, которые хотели ебаться с нами, не глядя. Кайзер выпил еще; он пытался уговорить смеющуюся девушку оплатить его услуги. Покрасневший Гэри общался с образом возлюбленной. Нэйт стал трезвым интеллектуалом, обсуждавшим мировые проблемы с кивающей женщиной. Я выпивал и смотрел на все, что происходит в этом прекрасном, залитом солнцем баре. Никогда не знал, что бурбон может быть настолько хорош.