Цзянь
Шрифт:
– Присаживайтесь, - пригласил он.
– Спасибо, постою.
– Чаю хотите?
Она молча кивнула головой, и Чжилинь прочел в ее глазах благодарность. Разливая чай, Чжилинь кликнул своего помощника и попросил его принести чего-нибудь поесть.
Виновато улыбнулся Цин Мин.
– Сегодня у меня был такой напряженный день, что не удалось даже поесть. Надеюсь, вы не сочтете невежливым, если я во время нашей беседы заморю червячка? Да и вам не мешало бы подкрепиться с дороги. Мой помощник принесет нам чего-нибудь.
– Да что вы, не надо, - отказывалась женщина, но все-таки подсела к столу, когда еда была принесена, и поела
Чжилинь лишь едва притронулся к еде - так, за компанию. Он все потихоньку наблюдал за женщиной, удивляясь деликатности, с которой она ела, несмотря на голод. Такая скорее умрет, чем попросит кусок хлеба, - подумал он.
Сидела она на кончике стула, ив ее позе все время чувствовалась какая-то напряженность. Поев, она вытерла рот. Чжилинь подлил ей чая.
– Мне было очень трудно решиться придти сюда, - сказала она, пряча глаза.
– А когда я услыхала ваше имя, у меня появилось желание вообще сбежать. Мне так стыдно, что я едва могу сидеть здесь перед вами.
Чжилинь ничего не сказал, понимая, что ему сейчас лучше помолчать.
Женщина подняла голову, и он увидел в ее черных глазах отражение мерцающего огня лампы.
– Я внучка Цзяна.
Цзян. Это слово заставило Чжилиня вздрогнуть, будто она плеснула на него холодной водой.
– Цзян, - пробормотал он, вспомнив сад в Сучжоу и старика, научившего его так многому.
Его исчезновение совпало с началом взрослой жизни Чжилиня.
Он взглянул на красивую молодую женщину, сидевшую перед ним. Он понимал, что ему не надо ей говорить той о роли, которую сыграл ее дед в его жизни. В ее глазах он прочел, что она прекрасно обо всем знает.
– У меня никого нет, и мне некуда идти, - сказала она.
– Мой муж погиб три месяца назад в бою под Гуанчжоу. С семьей его у меня отношения как-то не сложились. Его мать всегда относилась ко мне, как к чужой, а теперь и вовсе плюется при одном моем появлении. Да я и сама понимаю, что в такие лихие времена я им только лишняя обуза... Самой мне ничего не надо. Ради себя я не пришла бы сюда, прося о помощи. Но есть кое-кто, о ком я обязана позаботиться.
– Она приложила руку к животу.
– Мой еще нерожденный ребенок заставил меня позабыть о гордости и придти к вам.
Она опустила глаза и сидела с минуту молча.
– Моя бабушка жила в доме Цзяна. Она была его возлюбленной. И это от нее я услышала ваше имя. Цзян ей часто говорил о мальчике, который приходил в его сад. Он говорил о нем как о своем духовном сыне... Но вы, конечно, не подумайте, что я навязываюсь вам. Мало ли кто что чувствовал и что говорил?
Все это было так неожиданно, что Чжилинь не сразу смог собраться с мыслями.
– Время, проведенное с твоим дедом, - сказал он наконец, - никогда не изгладится из моей памяти. Если бы не он, я даже не знаю, где бы я сейчас был.
– Он огляделся по сторонам.
– Во всяком случае, не здесь.
Еще бы, - добавил он про себя, - все мои планы в отношении будущего Китая не могли бы родиться в моей голове без уроков, преподанных мне Цзяном в детстве.
Он настолько проникся важностью момента, что встал из-за стола.
– Симпатия между твоим дедом и мной была взаимной. И я рад, что ты решились все-таки придти сюда.
– Он поднял ее на ноги, притронулся рукой к ее животу.
– Твое дитя - член моей семьи, так же, как и ты. Семья Цзяна - моя семья. Сегодня, - продолжал он, - я устрою тебя на ночь здесь. Особого комфорта не обещаю, но питанием
Цин Мин подняла на него глаза. Скованность, которая ощущалась в ней, теперь совсем пропала.
– И куда же я еду?
– Через Бирму в Гонконг, - ответил Чжилинь.
– К человеку по прозвищу Цунь Три Клятвы. Я снабжу тебя, так сказать, рекомендательным письмом.
– Он улыбнулся.
– И, конечно, приданым для ребеночка.
Каждое 18-е января Юмико (с того момента, как Шен Ли присоединилась к людям японской национальности, эвакуировавшимся из Шанхая на родину, она называла себя этим именем, данным ей отцом) отправлялась со своим сыном на крохотное кладбище на окраине Камиоки - маленького городка, примостившегося на склоне горы.
Кладбище находилось неподалеку от ее дома. И какая бы ни была погода очень часто здесь в это время года землю покрывал глубокий снег, - Юмико хорошенько закутывала сына, сама надевала поверх, кимоно теплое пальто и отправлялась в путь по одному и тому же маршруту.
Их гета скрипели по свежевыпавшему снегу. Тишина окутывала холмы и редкие деревья, что встречались им на пути. На ветках сидели нахохлившиеся вороны и тоже, кажется, дрожали от холода.
На кладбище Юмико отпускала руку сына, доставала сандаловые палочки и втыкала их в мерзлую землю. Молча наблюдал мальчик, как она опускалась на колени и замирала. Потом она зажигала палочки и начинала молиться. Но всякий раз она молилась у разных могил, и мальчик долгое время не мог понять, о ком она молится.
Потом, когда он достаточно подрос, чтобы делать собственные умозаключения, он стал думать, что она молится духу его отца, который, по ее словам, умер в Китае, когда он только родился.
Это его ошибочное убеждение проистекало в большей степени из ее скрытности, нежели из недостатка сообразительности самого мальчика. Раз она приходит на кладбище, значит соблюдает траур. А по ком же ей соблюдать траур, как не по его отцу?
К весне 1947 года Вторая мировая война закончилась. Измотанная и униженная Япония была оккупирована американскими войсками. Но жизнь продолжалась. В дни, когда склоны холмов стали бело-розовыми от цветущей дикой сливы, Юмико вышила на белом полотняном вымпеле изображение рыбы. В пятый день пятого месяца она прикрепила этот вымпел к высокому бамбуковому шесту, который затем поставила рядом с входом в дом. Матери и отцы всех мальчиков в этом маленьком городке да и во всех других городах и деревнях Японии - сделали то же самое. Мать объяснила сыну, что это койнобори.
Аки - так теперь Юмико называла мальчика, переведя его китайское имя, дословно означающее "начало осени", на японский язык - спросил мать, что это за праздник. Он впервые видел эти приготовления, потому что во время войны койнобори не отмечался.
Это Праздник Мальчиков, объяснила она. Вымпелы с изображением рыбы развеваются перед каждым домом, где есть сыновья. Маленький флажок означает, что сын еще мал. Чем больше вымпел, тем старше сын.
Аки понравилось, что вымпел, который сделала в честь него мать, вполне приличных размеров. Он стоял и наблюдал, как на весеннем ветру рыба дрожит всеми своими чешуйками, любовно вышитыми матерью на куске холста. Ему понравилась ее морда - добрая, но в то же время решительная.