d’Рим
Шрифт:
– Красиво, – заметил Борис.
– Я съела произведение искусства.
– Искусство, искусство… – задумчиво произнес Борис, – оно все время занималось красивым, даже когда рисовали ужасные вещи, выглядело это притягательно. Взять хотя бы красивую смерть, как на картине «Юдифь и Олоферн» у Микеланджело.
– Или «Колокол Уэски» Хосе Касадо, – вытирая губы салфеткой, вспомнила Анна одну из любимых своих картин, с подвешенной, словно колокол, отрезанной головой.
– Да, жуткая сцена, но глаз от полотна не отвести.
– Да, да, – задумчиво согласилась Анна. – Иногда смерть много красивее жизни, – запнулась она. Анна вспомнила красную смерть человека в лимузине. Свою работу она всегда старалась сделать красиво.
– Но глобальное потепление не повлияло на то, что плюс со временем поменялся на минус, потому что для положительного мало стало рисовать красиво, пришло время рисовать реальность, какая она есть. Сейчас только на фоне отрицательного можно создать положительное, иначе его просто никто не увидит. И это не только в живописи. Кино – там тоже все это происходит, или на телевидении, – допил свой кофе Борис. – Минус на минус дает плюс, вот так примерно, – он снова вылил гущу на блюдце и стал ждать. Пятно превратилось в один идеальный круг.
– Да! Прямо жуть как похоже на плюс! – засмеялась Анна.
– Первый плюс комом.
Вечерело, мы незаметно перешли на «ты», потом – в другое кафе. Для продолжения темы нужны были совсем другие напитки.
Рим. Виа Джулия
На улице было тепло и людно. Бесконечные траттории и пиццерии создавали атмосферу вечного застолья. Несмотря на поздний час, у лавок с сувенирами все еще тлела торговля.
– Сейчас будет мост Систо, а потом Виа Джулия, – прокомментировал Борис.
– Неплохо звучит, улица Джулии.
– Да. Это был папа Юлий второй.
– Папа? Ой, а так романтично звучало. Лучше бы ты мне этого не говорил, – засмеялась Анна. Мы перешли мост и вышли на улицу из затертых временем фасадов, арок и темного плюща, придавшего своей бородой средневековой архитектуре еще более древний вид.
Улица была коротка, красивое не могло длиться вечно, она венчалась фонтаном. Анна подошла к массивной мраморной купели и набрала воду в ладони:
– Холодная.
– Вода?
– Вода. А что еще может быть?
– Раньше во время праздников в фонтан пускали вино.
– А я-то думаю – почему мужик на меня так вопиюще смотрит, – плеснула Анна водой в мраморное бородатое лицо.
– Не бойся, это маска, фонтан так и называется – «Маскероне».
– Я поняла. Выпил – маску снял.
– А ниже фонтана, видишь – это античная ванна, из какой-то римской бани.
– Если ты не торопишься, покажу тебе еще фонтан «Черепахи», – не дожидаясь ответа, повел Борис Анну через короткий
– Я же на отдыхе.
– Это того стоит. Вот где самая романтика.
Мы прошли какую-то площадь, потом еще одну небольшую улочку и вышли к дворцу с фонтаном. Черепашки действительно впечатляли.
– Какие очаровательные, – сказала Анна. – Хочется покормить.
– Да и юноши тоже ничего.
– А черепашки – прямо символ туриста, влюбленного в Рим, – подошли мы совсем близко к земноводным.
– Да, иногда туристы так зачарованы, что начинаешь спотыкаться.
– А что ты хотел? По Риму хочется ходить долго и медленно.
Норма
– Ты помнишь, что он сказал? «Теперь я могу уйти из политики, после того, как меня поздравили таким ласковым голосом».
– Если бы я постоянно не слушала твои записи, мне кажется, Гершвина я теперь выучила наизусть. Если бы не ты, никогда бы мне так не петь.
– Мне показалось, что между вами что-то есть. Но не это я хотела сказать. По твоему голосу я поняла, что ты влюблена по уши.
– В кого?
– Не волнуйся, я не про Гершвина.
– Элла!!
– Я поняла. Как ты себя чувствуешь?
– По-разному. Черное и белое, – передразнила Норма Эллу и засмеялась. – Все зависит от звонка. После черной пятницы наступила белая суббота. Черное и белое, так и живем. Радость и печаль, любовь и ненависть, восторг и разочарование. Жизнь – вечный пешеходный переход. Одни – туда, другие – обратно. Все ждут звонка, – снова повторила Норма.
– Прямо как у меня, пока ты не позвонила хозяину Мокамбо.
– Элла!
– Я не только об этом звонке. Без него мне никогда не петь в Мокамбо. Так и скиталась бы по задворкам блюза.
– Ох уж эти расовые предрассудки.
– Черное и белое, – снова рассмеялась трубка. – Ну так да или нет?
– Элла! Мне кажется, сейчас вся Америка навострила уши. Лучше расскажи, как там дела в Мокамбо? Все хорошо?
– Концерты почти каждый вечер. Спасибо тебе, Норма. Я твоя должница.
– Перестань.
– Я же искренне.
– Искренне перестань. Иначе мне придется вместо соку выпить шампанского. А я сегодня с утра хотела бросить пить.
– Решила завязать совсем?
– Со всеми, со всем… – в задумчивости превратила наречие в местоимение Норма. – Именно эта мысль давно не дает мне покоя. Но не думаю, что мне удастся. Я не настолько способная.
Норма покинула балкон и зашла в дом. Скинула халат, оголив тело, до зубов вооруженное красотой. Монро вообще никогда не носила нижнего белья и даже не покупала его, хотя напоказ этого не выставляла.
«А ты сдала, детка, будто приняла душ времени».
Вдруг ей надоело быть Мэрилин, хотя это была ее норма жизни, но в этот день даже Нормой ей быть не хотелось.