Д(т)ень оборотня

Ерова Мария Александровна

Стас с любопытством уставился на неё.

– А откуда…

– Да брось ломаться, Север! – перебил его Мишка. – Как девица красная. Пошли, тебе говорят. Авось чего нового узнаешь…

Но Стас даже не взглянул на Царя, глаз не отводя от внимательно изучавшей его блондинки. Значит, про нападавших зверей ей было известно. Интересно-интересно… Что здесь, в этой деревне, чёрт возьми, такое происходит?

– Идём. – наконец, согласился Стас.

– Ну, слава богу… – пробурчала Катька, первой срываясь с места в сторону леса. – Сразу бы так…

***

«Избушка

на курьих ножках», как мысленно прозвал Стас сие сооружение, действительно находилась в лесу, и оказалась заброшенным домиком лесника. Он часто бывал здесь в детстве и помнил седого и косматого дядь Гришу, что сам был огромен и нелюдим как тот медведь, которым в детстве пугали их бабки да няньки. Собственно, на этого медведя они и ходили в лес посмотреть с пацанами, но заблудились, а после наткнулись на лесника – дядь Гришу, который оказался не таким уж и страшным, и даже угостил их земляникой, собранной для личных нужд и проводил обратно к деревне.

Ох и трёпку им тогда дали! Уши неделю горели, а на задницу лучше было просто не садиться, чтобы не провоцировать ещё не зажившие раны от ремня.

Когда страсти с их неудачной вылазкой в лес немного улеглись, взрослые объяснили, что никакого медведя в лесу у них нет. Но это не значит, что и другой опасности там быть не может. Вот, хотя бы, заблудиться – раз плюнуть. И если бы не лесник дядь Гриша, возможно канули бы они с ребятами в лесу, и поминай как звали.

Сейчас Стас думал лишь о том, что жизнь его так ничему и не научила. Вот он опять шёл в лес, по известному маршруту, к давно осиротевшему домику старого лесника, и даже не подозревал, о чём будет предстоящий разговор с представителями местной молодёжи.

Хотя Катька явно была не из местных. Красивая, чертовка, хитрая. Интригами от неё за версту тянуло, ну лиса, ей-богу! Вот только что всё это значило, он понять не мог. Зачем он понадобился этой компашке. Почему – он?

Но вот они добрались до места назначения и вошли в дом. Он, Катя и Мишка – остальные три остались за дверями. Хм. Интересно.

– Располагайся. – любезно предложила блондиночка, подходя к старенькому зеркалу, чтобы стереть с лица остатки… крови. Да, Стас не ошибся, это была всё-таки кровь. – Ты должен узнать кое-что о себе, новенький.

– Новенький? – усмехнулся Север. Происходящее всё больше напоминало ему театр или психбольницу. Или театр в психбольнице. – И где же «старенький»?

– А «старенький» мёртв. – на полном серьёзе сообщила Катерина. – Видишь ли, так происходит всегда: когда кто-то из наших погибает, его место занимает другой, новоприбывший. И на этот раз это ты…

– Подожди-подожди… – притормозил её Стас, лишь мельком скосив глаза на Царя – издеваются, что ли? – А «наши» – это кто?

– А «наши» – это оборотни. – голос Катьки даже не дрогнул, а на лице не проскользнуло и тени улыбки. – И ты, Стасик, один из нас. Прими мои искренние сожаления…

***

– Елисей, спаси, помоги! Родной мой, единственный, желанный!

Зоя

стояла в проёме двери, бледная, в разорванной на груди рубахе, чёрные волосы взлохмачены, глаза горят неестественным блеском, будто и нет их, глаз-то, а вместо них жёлтые огни, что витают над кладбищем ночью, в кромешной темноте.

– Задыхаюсь, умираю…

Елисей вскочил на кровати ночью – никого. Тишина, лишь сопение Любаши под боком – вот уж кого совесть не грызла, не изводила. Спит себе спокойно и бровью не ведёт. Да во сне улыбается. Избавилась от соперницы, получила, что хотела.

Он лишь сейчас это понял, и клял себя, на чём свет стоит, да поздно. Просветление в ту же ночь пришло, как протрезвел, хотя и пьяным-то не был. Бросился он в лес, к могиле свежей своей возлюбленной, да деревенские бабы шум что куры подняли, мужики на перехват пошли. Изловили, силком в деревню утащили.

А он… третью ночь в кошмарах, и поделом. Сгубил он свою Зою, отдал под самосуд, дурак, а теперь сам страдал. И с тем ненависть к Любаше всё боле со дна души поднималась…

Вот и сейчас очередной кошмар приснился. А ему всё чудилось – наяву. Пот градом, тело аж трясёт – не удержать, во рту сухо и жар в руках и ногах. Плохо аж жуть.

– Любаша… – позвал он, но та не просыпалась. Не слышала его тихий голос.

Лёг на подушку, повернул голову – Зоя уж тут. Лежит, в глаза заглядывает, руки с окровавленными пальцами к лицу тянет. Провела по щеке, след оставила кровавый. А кровь-то ледяная, густая, стылая.

– Спаси, любимый… – шепчет. А у Елисея аж сердце не движется, не стучит, так страх скрутил.– Дышать нечем, помоги…

Вскочил Елисей – откуда только силы взялись, в чём был, побежал на двор, схватил лопату да и в лес рванул, любимую вызволять. Заплутал в темноте, да видит – Зоя впереди, зовёт его, рукой машет. И он послушно за ней пошёл, отыскал-таки могилу.

Примерился, воткнул лопату, а Зоя стоит рядом, смотрит, с жадностью ловит его движения, да всё приговаривает: «освободи, спаси, помоги»…

– Сейчас, любимая, сейчас… – бормочет себе под нос, а сам всё копает, потом исходит.

Немного осталось, вот уж и крышка гроба показалась.

А уж за ним погоня – видать, не одному ему плохо спалось. И Любаша в одной сорочке, и мужики деревенские на её крик поднятые.

– Елисей, слышишь? – орут мужики, приближаясь. – Проклятая она, оставь ведьму в земле гнить!

– Назад! – остановился, занеся лопату над головой. – Не подходи – убью!