Да благословит вас бог, мистер Розуотер, или Бисер перед свиньями
Шрифт:
— Ну что же, возможно, вы с вашими жалобами попали как раз по адресу.
— А что у вас там такое?
— Как вы узнали про пас?
— Тут, в телефонной будке, большая наклейка, черная с желтым: «Не спешите расстаться с жизнью. Звоните в Фонд Розуотера». И номер вашего телефона.
Такие наклейки красовались во всех телефонных будках округа, а также на задних стеклах легковых в грузовых машин многих пожарников-добровольцев.
— Знаете, что здесь приписано снизу карандашом?
— Нет.
— «Элиот Розуотер — святой. Он одарит вас любовью
— Вы, видно, здесь чужой?
— Я везде чужой. Но вы-то все-таки кто? Из секты какой-нибудь?
— Вдвойне блаженный детерминист-баптист.
— Что?!
— Так я обычно отвечаю, когда меня выспрашивают, какой я веры. Такая секта в самом деле есть — и, вероятно, неплохая. Они практикуют омовение ног, а денег за это не берут. Я тоже мою себе ноги и денег не беру.
— Не понимаю, — сказал неизвестный.
— Да я просто даю вам понять, что нечего стесняться, нечего со мной умничать. Вы сами случайно не из этих «вдвойне блаженных»?
— Боже сохрани!
— А вообще-то их человек двести, и рано или поздно я на одного из них нарвусь. — Элиот отпил из стакана. — Подумать страшно, что тогда будет, однако никуда не денешься!
— Похоже, вы под мухой. Вроде только что хлебнули.
— Допустим, так и есть. А все же — чем мы можем вам помочь?
— Да кто вы такой, черт побери?
— Ку, правительство.
— Чего-чего?
— Правительство. Если я не церковь и все же стремлюсь удержать людей от самоубийства, выходит, я правительство. Так?
Неизвестный что-то пробормотал.
— Или же общественная слезоутиральня, — сказал Элиот.
— Вы что, шутите?
— Как знать! Не верите — проверьте.
— Может, вы себе такую потеху придумали — приманиваете своими наклейками людей, готовых с собой покончить.
— Вы-то готовы?
— А если и готов, так что?
— Я мог бы привести вам сногсшибательные доводы, что жить все-таки стоит. Но я этого не сделаю.
— А что сделаете?
— Попрошу вас сказать, за сколько — самое малое — вы согласитесь прожить еще неделю.
Ответа не было.
— Вы меня слышите? — спросил Элиот.
— Слышу.
— Если вы раздумали кончать с собой, то будьте добры — повесьте трубку. Этот телефон нужен не вам одному.
— Вас послушать — псих, да и только!
— Но кончать-то с собой собираетесь вы?
— А если я скажу, что и за миллион не соглашусь терпеть еще неделю?
— Я отвечу: ну и умирайте. Просите лучше тысячу.
— Идет, тысяча!
— Ну и умирайте. Спустите до сотни.
— Сто.
— Вот это другое дело. Заходите, поговорим.
Элиот назвал адрес своей конторы.
— Не пугайтесь собак у дома пожарной дружины. Они кусаются, только когда сирена воет.
Элиот сидел над громоздкой конторской книгой, которую обычно хранил под койкой. Книга была переплетена в тисненую черную кожу и содержала триста линованных страниц приятного зеленого
6
Известный памятник английского средневековья; содержит данные переписи населения, проведенной при Вильгельме Завоевателе (1086 г.).
Она была исписана уже почти до конца, но разобраться в этих закорючках могли только Элиот и отвергшая его Сильвия. Сейчас Элиот вносил в книгу имя потенциального самоубийцы, того самого, что перед этим позвонил, затем явился к нему и только что отбыл с довольно хмурым видом, словно подозревал, что его не то надули, не то высмеяли, но почему и как — не мог взять в толк.
«Шерман Уэсли Литтл, — писал Элиот, — Инд., см. инстр. бзр. вет-2; ж. 3 д. ер-п., Р. п. 300 долл.». В расшифровке это означало, что Литтл был родом из Индианаполиса; накануне самоубийства; рабочий-инструментальщик; безработный, ветеран второй мировой войны; женат, трое ребятишек, у среднего — паралич; Элиот выдал Литтлу триста долларов Розуотеровского пособия.
Куда чаще, чем пометки о денежной помощи, в «Книге Страшного суда» встречалась запись АВ. Она означала совет, который Элиот давал клиентам, склонным вешать нос по всякому поводу или вообще без повода:
— Послушайте, что я вам скажу, голубчик, — примите-ка таблетку аспирина и запейте стаканом вина.
Черный телефон Элиота зазвонил снова.
— Фонд Розуотера. Чем мы можем вам помочь?
— Мистер Розуотер, — задыхаясь, сказала какая-то женщина. — Я… я Стелла Уэйкби. — Она тяжело дышала в ожидании ответа.
— Да ну! Привет! — тепло сказал Элиот. — Чудесно, что вы позвонили! Какая приятная неожиданность! — Он понятия не имел, кто такая Стелла Уэйкби.
— Мистер Розуотер… я… я никогда вас ни о чем не просила, верно?
— Верно, верно. Никогда.
— Многие беспокоят вас куда больше, а горестей у них куда меньше.
— Мне никто не в тягость. Правда, с некоторыми я встречаюсь чаще.
С Дианой Лун Ламперс, например, ему столько приходилось возиться, что он уже не отмечал в книге выплаченных Диане пособий.
Элиот сказал наудачу:
— Я часто думаю о тяжкой ноше, которую вы обречены вести.
— Ох, мистер Розуотер… если б вы только знали!.. — И она разразилась бурными рыданиями. — Мы всегда были за сенатора Розуотера, а не за Элиота Розуотера.
— Ну полно, полно.
— Мы привыкли стоять на собственных ногах, что бы ни случилось. Много раз я встречала вас на улице и отворачивалась. Не назло вам, нет — просто хотела показать, что Уэйкби ни в чем не нуждаются.
— Я так и понимал. Хорошие вести меня всегда радуют.