Да, господин министр

Линн Джонатан

– Что? – с трудом выдавил я.

– Ухожу?… Из государственной службы?… – тупо переспросил Хамфри.

– Да, – подтвердила она. – Так что спасибо вам. Нет-нет, на самом деле спасибо.

Придя в себя, Хамфри поинтересовался, все ли у нее в порядке с детьми, в семье.

Бернард пробормотал что-то насчет свинки.

Я попросил его заткнуться.

Сара сказала, что переходит на работу в коммерческий банк. Одним из директоров.

Она будет зарабатывать больше меня. Возможно, даже больше сэра Хамфри!

Я с немым укором посмотрел

на нее.

– Ваше решение для нас страшный удар, Сара. Я хочу… точнее, мы с Хамфри хотим, чтобы вы знали: я веду неравный бой за равные возможности для женщин в Уайтхолле, и вы… в общем, вы могли бы стать моим троянским конем, понимаете?

Она объяснила, чем вызвано ее решение.

– Если говорить откровенно, господин министр, то мне нужна работа, где я не тратила бы бесконечные дни на бессмысленное перекладывание с места на место бумажек, на сообщение не имеющей никакого отношения к делу информации людям, для которых она не представляет никакого интереса. Мне нужна работа, где требуются конкретные результаты, а не процесс сам по себе. Я устала от энергичного ничегонеделания. Мне бы хотелось иметь возможность указать на что-нибудь пальцем и сказать: «Это сделала я!»

Непроизвольная ирония ее слов меня восхитила. Да, кто-кто, а я ее понимаю.

Чего нельзя сказать о сэре Хамфри. С его лица не сходило выражение полного недоумения.

– Мне не понятно… – начал он. Сара улыбнулась.

– Знаю. Потому и ухожу.

Я поспешил заверить ее, что мне-то все понятно, но тем не менее спросил:

– Уж не хотите ли вы сказать, что управлять такой страной, как Британия, – недостаточно важное дело?

– Нет, очень важное. Просто мне пока не встретился человек, который бы действительно занимался этим… А бесконечные интриги?

Я спросил, что она имеет в виду.

– Ну, скажем, вашу идею с троянским конем, – не задумываясь, ответила Сара. – Признайтесь, вас ведь пытались припугнуть: дескать, профсоюзы горой встанут против моего назначения?

Ну и дела! Неужели опять утечка?

– Откуда вам это известно?

Мой естественный вопрос привел ее в восторг. Она даже не пыталась скрыть своего удовольствия.

– Ниоткуда. Просто знаю, как здесь делаются дела.

Мы оба посмотрели на сэра Хамфри, у которого хватило совести чуть-чуть покраснеть.

После небольшой паузы я предпринял еще одну попытку переубедить ее.

– Послушайте, Сара, неужели вы не понимаете, какую битву мне пришлось выдержать ради вашего назначения?

В ее глазах вспыхнул злой огонек. Она вся как бы подобралась, словно тигрица перед прыжком, и я впервые за время нашего знакомства почти физически ощутил ту внутреннюю жесткость, благодаря которой она так многого добилась в жизни. И характер, и чувство собственного достоинства. «Я что-то сказал не так», – мелькнула в голове мысль.

– Вот как? – язвительно спросила она. – Но я ведь не просила вас биться за меня. Мне совсем не хочется быть частью двадцатипятипроцентной нормы. Женщины – не низшие существа

и не нуждаются в подачках! Боюсь, вы такой же патерналист и шовинист, как и все остальные. Я ухожу туда, где ко мне будут относиться как к равной, где меня будут ценить не за принадлежность к полу, а за личные качества!

Конечно же, мои слова ее оскорбили. Я вдруг отчетливо понял: моя борьба обречена на поражение.

– Я могу идти? – вежливо спросила Сара.

Задерживать ее не имело смысла, поэтому я, извинившись за свою неловкость – хотя мне до сих пор не ясно, как все это получилось, – отпустил ее.

– Ничего странного, господин министр, – она снова улыбнулась. – И… спасибо. Я знаю, вы оба хотели, как лучше.

– Женщины! – извиняющимся тоном произнес я, когда дверь за ней закрылась.

– Да, господин министр, – в тон мне пробормотал сэр Хамфри и печально покачал головой: «А что я говорил!»

(На этом дело отнюдь не закончилось. Как явствует из недавно опубликованных материалов, Хэкер еще долго боролся за свою двадцатипятипроцентную квоту – по крайней мере, несколько недель. А неделя в политике – срок немалый! Надеемся, вы помните это изречение сэра Гарольда Вильсона?

Изобретательность сэра Хамфри в последующих эпизодах борьбы за «равные возможности», как и следовало ожидать, была непревзойденной. В частности, он предупредил Хэкера, что Управление по вопросам расовых отношений по своим каналам узнало о предполагаемой квоте для женщин и если в государственной службе будет установлена норма представительства женщин, то ее придется вводить и для черных.

Энтузиазм Хэкера заметно поубавился. Расистом он, конечно, не был, но, как политик, отчетливо понимал: если борьба за равные возможности для женщин сулит новые голоса избирателей, то борьба за равные возможности для черных – скорее всего, потерю старых.

Через несколько дней Хэкер вновь поднял вопрос о «группах меньшинств – женщинах, черных, тред-юнионистах и т.п.» (выражение Хэкера).

Сэр Хамфри объяснил ему, что женщины и тред-юнионисты не входят в эту категорию, хотя им также свойственно параноидальное восприятие действительности, отличающее любую группу меньшинства.

В результате Хэкер сам пришел в тому, что предлагал раньше Эплби: приступить к созданию равных возможностей для женщин и черных… при приеме на работу практикантов государственной службы.

Хэкер также согласился с необходимостью создания специального межведомственного комитета для изучения вопроса о повышении эффективности методов отбора практикантов для работы в системе государственной службы. Свои рекомендации комитет должен представить через четыре года. Правда, к тому времени Хэкер, скорее всего, не будет министром. – Ред.)