Да, господин Премьер-министр. Из дневника достопочтенного Джеймса Хэкера
Шрифт:
Интересно, почему эта мысль никогда не приходила ко мне раньше? (Одной из причин этого, возможно, является тот простой факт, что Хэкер и профессор Розенблюм встретились в первый раз. – Ред.)
Думаю, нет, просто уверен, что настало время перемен. И я тот самый человек, которому выпало претворить их в жизнь. (Побыв в должности ИМ всего лишь неделю, Джим Хэкер, похоже, уже возомнил себя чуть ли не небожителем. То есть, как это частенько случается, начал утрачивать связь с реальностью. – Ред.)
Почти все утро провел
Но к моему глубочайшему удивлению на столе ничего не было. А моя жена Энни уже застегивала плащ. Причем была явно не в самом лучшем настроении. На мой вполне невинный вопрос, куда это она собирается, она напомнила мне, что опаздывает на заседание ее благотворительного комитета.
21
Парламентский заместитель министра. – (прим. пер.)
Тогда я спросил, могу ли я рассчитывать на самый простой омлет. Всего из двух яиц. Или хотя бы на что-либо еще… Она, не отворачиваясь от зеркала, ответила, что яйца в холодильнике.
Невероятно! Моя жена хочет, чтобы я сам себе делал омлет! Нет-нет, не принимайте меня за шовиниста или даже антифеминиста. Упаси господь! Но ведь я премьер-министр, и у меня по горло других забот. Не менее важных… Кроме того, мне с этической точки зрения просто не положено обедать вместе с моими подчиненными в нашем служебном буфете.
Что ж, ее позиция в принципе мне вполне ясна. Мы ведь еще раньше договорились, что она будет продолжать свою благотворительную деятельность, даже когда я стану ПМ и нам придется переехать на Даунинг-10, несмотря на все связанные с этим неудобства. Похоже, теперь я начинаю понимать почему. Здесь нет и не может быть личной жизни. Вообще никакой! Например, когда мы с Энни, в общем-то вполне мирно, обсуждали проблему омлета, раздался вдруг стук в дверь и в гостиную, не дожидаясь приглашения, решительно вошла молодая, совсем не симпатичная женщина – курьер МИДа, с «зеленым кейсом» в руках. (Специальный чемоданчик зеленого цвета, в котором перевозят важные государственные документы министерства иностранных дел. – Ред.)
– Вам срочные материалы из МИДа, господин премьер-министр, – извинившись, сказала она. – Пожалуйста, примите и распишитесь.
Энни выразительно развела руками.
– Вот видишь? Видишь, каково это жить в стеклянном аквариуме? У меня должно, понимаешь, должно быть право ходить куда я хочу и жить своей собственной жизнью. А здесь? Стоит мне только захотеть выйти, чтобы купить сигареты, как приходится проходить через несколько десятков журналистов, телевизионщиков с камерами, посыльных, секьюрити в штатском у дверей. Не говоря уж о зеваках на улице. О какой личной жизни тут можно говорить? Оказывается, у меня на нее нет никакого права!
Я неуверенно заметил, что в случае необходимости всегда можно воспользоваться черным ходом.
– Какая разница, через которую дверь выходить? – рассерженно возразила она. – Личной жизни у нас нет
– Да, но в Вашингтоне было уже девять утра, – заметил я, думаю, не совсем умно.
Звонок был, конечно, важный, напрямую связанный с моей предстоящей встречей с американским президентом. Правда, сразу за этим в нашу спальню ворвались два охранника с громадными служебными собаками – они получили анонимный сигнал о возможном теракте и хотели немедленно принять соответствующие меры. То есть проверить помещение на предмет наличия взрывного устройства.
Помню, Энни тогда бросила на меня выразительный взгляд.
– По-твоему, это и называется «личная жизнь»?
По-моему, она не совсем права: ведь куда лучше перетерпеть неудобства с поисками бомбы, чем разлететься от нее на клочки, разве нет? А так называемой «личной жизнью» можно насладиться, просто погуляв… ну, скажем, в нашем внутреннем садике. Там вообще никогда никого не бывает. Идеальное место для того, чтобы отдохнуть душой…
– Джим, это я уже пробовала. И гуляла, и ходила. Или, если хочешь, наоборот, ходила и гуляла, – с явным вызовом выкрикнула она. – И за мной наблюдало человек шестьдесят, не меньше. Из кустов, из окон Номера десять, Номера одиннадцать, Номера двенадцать и даже из офиса Кабинета министров! Совсем как в тюремном дворике для прогулок, когда на тебя глазеют как собратья по заключению, так и псы-охранники. И при всем этом, обрати внимание, за нашу, с позволения сказать, «личную жизнь» платят не они, а мы сами! Хотя все должно было бы быть наоборот – именно они должны платить за то, что мы здесь живем.
Должен признаться, в каком-то смысле она права. Мне всегда казалось, что за особые заслуги перед отечеством таких как я можно было бы и освободить от квартплаты. Ведь они же не просто живут там вместе с семьей, но и работают… (Тем, кто не имеет прямого отношения к политике, трудно понять, что, взваливая на себя бремя ответственности за судьбы страны, человек совершает нечто вроде «самопожертвования». Хотя многие другие не менее искренне удивляются: с чего это Хэкер вообразил, что, придя к власти, он может не платить за квартиру? – Ред.)
Когда ищейки с полицейскими поводырями наконец-то ушли, кстати, ничего не найдя, я сказал Энни.
– Послушай, и все-таки жить здесь совсем не так уж и плохо. По крайней мере, район здесь достаточно тихий…
Говорить это было на редкость глупо, поскольку не успел я закончить фразу, как на улице загремел духовой оркестр, сопровождавший традиционный парад конных королевских гвардейцев. Во всю силу и прямо под нашим окном!
Взгляд, которым Энни одарила меня, был, мягко говоря, более чем выразительным.
– Это происходит с семи утра, Джим! – рявкнула она.
Да, это на самом деле парад королевских конных гвардейцев. И на самом деле традиционный. И им, само собой разумеется, надо где-то тренироваться. И мне, конечно же, крупно повезло, потому что мой рабочий день в любом случае начинается еще до семи утра.
Я, как мог, попытался ее успокоить.
– Энни, дорогая, ну будь ты хоть чуть-чуть более разумной. Служение обществу всегда предполагает… э-э-э… определенные жертвы.
– Определенные жертвы? Отлично. В таком случае, я жертвую своим сном, а ты своим обедом!