Да или нет?
Шрифт:
— Могла бы стать?
Джилл так трясло, что она невольно уцепилась за его свитер еще крепче, боясь, что если его отпустит, то не устоит на ногах.
— Если бы я тебе позволил это сделать. Если бы ты не ушла.
Она подавила стон боли:
— Я ушла потому, что поняла: у нас нет будущего. Я хотела иметь будущее, а не глухой тупик.
Он отступил на шаг, заставив ее опустить руки.
— Это очевидно. Ведь ты вышла замуж, не прошло и полгода.
Рассвирепев из-за того, что в его голосе прозвучало осуждение, Джилл парировала:
— Можно подумать, тебе это
— Я не мог ничего тебе обещать, Джилли. Это не одно и то же. — Он сжал кулаки, стараясь не потерять самообладания. — Дело в том, кто я. И ты не ошиблась — да, это связано с моей семьей. С моим детством.
Джек направился к двери, но, оказавшись у нее, снова повернулся к Джилл, и глаза его были темными и холодными. Джилл не могла поверить в то, что этот человек только что обнимал ее с такой страстью, целовал с таким жаром.
Несколько секунд Джек молча смотрел на нее, а потом покачал головой.
— Ну вот, теперь ты знаешь обо мне немного больше. Доброй ночи, Джилли.
Он осторожно закрыл за собой дверь. Несколько секунд Джилл молча смотрела ему вслед, а потом со стоном упала на диван и разрыдалась.
Обратно Джек вел машину на такой скорости, что, если бы его остановил дорожный патруль, он оказался бы в тюрьме — одним штрафом за такое он не отделался бы. Резко затормозив, Джек остановился у своего дома и только теперь заметил, что сжимал руль настолько сильно, что у него онемели пальцы. Как онемело все внутри.
У Джилл был ребенок. Она была матерью.
До сегодняшнего дня этот факт не был для него реальностью. Пока он не увидел милое заспанное детское личико, материнство Джилл оставалось для него абстракцией. Она родила ребенка от другого мужчины. Это было частью ее жизни, причем важнейшей частью, которую он никогда не сможет с нею разделить.
Он откинул голову на спинку сиденья. Перед его глазами возник образ Ребекки: растрепанные волосы такого же цвета, что у Джилл, огромные темные глаза, робкая улыбка и тоненький ребячий голосок.
У него сжалось сердце, и он еще сильнее вцепился в руль. Ребекка могла бы быть его ребенком — но не была. Она принадлежала другому мужчине. Джилл принадлежала другому мужчине.
Джек сидел, не в состоянии двинуться с места. У него в голове бешено крутились сказанные Джилл слова, словно дразня его: «А ведь это не слишком умно — выбрасывать то, что могло бы стать лучшим в твоей жизни».
Это была не глупость. Не безумство.
Это было необходимо сделать, чтобы выжить.
С проклятием Джек открыл дверцу машины и вышел. Отворив массивную дверь, он вошел в свой пустой дом, включил свет и отправился на кухню за пивом. Вытащив банку из холодильника, он открыл ее — но пить не стал. Прислонившись к дверце, стал вспоминать прошлое — и своего отца.
Джек обвел взглядом просторную кухню и гостиную, которая была видна оттуда, где он стоял. Что бы его отец подумал об этом доме? Что бы он подумал о той жизни, которую Джек себе создал? Его дом был типичным калифорнийским жилищем: просторные
И тем не менее его дом далеко ушел от Троттер Джанкшн, городка в Айове, и того тесного домишки, в котором рос он и его сестры.
Хмурясь, Джек поднес банку к губам. Неужели он не был в Троттер Джанкшн уже шесть лет? Он не вел счет годам, но теперь понял, что это действительно так. Они с Джилл тогда жили вместе, и она убедила его поехать на свадьбу его сестры Сью.
И он поехал — но непримиримая вражда между ним и отцом омрачила празднество. И это несмотря на то, что они старательно избегали друг друга, что не обменивались ни словами, ни взглядами.
Разводясь, Сью обвинила их в том, что они своей враждой сглазили ее семейную жизнь. И хоть потом она извинилась за свои слова, они причинили Джеку немалую боль. Потому что он очень любил сестру. И потому, что поступился гордостью, чтобы быть с ней в день ее свадьбы.
Больше он туда не возвращался.
И не вернется.
Джек вспомнил об отце и о злых, горьких словах, которыми они обменялись двенадцать лет тому назад. Отец предсказал Джеку, что из него ничего не выйдет, что он никогда ничего не добьется. Отец велел ему не возвращаться — если только он не будет готов приползти на брюхе и умолять о прощении. Джек не собирался ползти. Или умолять. Никогда.
Джек сделал большой глоток пива, и холодная жидкость горечью обожгла ему язык. Он разговаривал с сестрой всего неделю тому назад. Она сказала, что у старика здоровье стало сдавать, и посоветовала Джеку подумать о примирении с отцом. Она даже попробовала его убедить в том, что отец раскаялся.
Неужели это могло быть правдой? Джек снова отхлебнул пива. Он в этом сомневался. Единственное, в чем Билли Джейкобс в своей жизни раскаивался, так это в том, что не вовремя трахнул свою подружку. В результате на свет появился Джек — и отец неустанно ему напоминал, что именно из-за него вынужден был отказаться от своей мечты стать музыкантом и оказался мужем и отцом.
Джек снова чертыхнулся. И тем не менее когда речь зашла о мечте, его отец ожидал — нет, требовал! — чтобы его единственный сын сделал то же самое. Отказался от нее. Остался жить в крошечном городке с одной только фабрикой, в окружении кукурузных полей — в том городке, который его отец всю жизнь ненавидел, — и выбрал себе ту же работу, которая превратила его отца в ожесточившегося старика без всяких надежд.
В конце концов Джек высказал ему все, что о нем думал, и объяснил, где он видел его с его требованиями, — и уехал из дома, чтобы начать самостоятельную жизнь. Все, что Джек осуществил, все, чего он добился, было сделано им одним, без семьи, без помощи.
Он подошел к мойке и посмотрел на свое отражение в окне над ней, пытаясь найти сходство с отцом, выискивая мрачную складку у губ и непримиримо сжатые зубы, устало поникшие плечи и горький блеск в глазах. Джек нахмурил брови. Он этого не увидел — и дал себе слово, что не увидит никогда.