Да не будет плода вовек
Шрифт:
– Зачем тебе?
– Мы договорились пойти сегодня по магазинам.
– Хм... Они договорились... Никуда она не пойдет.
– Но сегодня распродажа.
– Я сказал, что она никуда не пойдет. Все. Передавай привет мужу.
И он закрыл перед ней дверь. Повернувшись, он увидел умоляющий взгляд жены. Он почувствовал, что его раздражение перерастает в бешенство.
– Ты хочешь уйти, а скоро обед, и ты еще ничего не готовила.
– Господин, я вчера приготовила на ужин твой любимый плов...
– Что-о!.. Из-за твоих капризов я должен есть вчерашний плов?
Взмахнув рукой, он ударил ее правой ладонью по щеке. Женщина дернула
– А-а-а!..
Он взревел и из него посыпалась отборная брань на родном языке.
Через минут пять снова раздался звонок в дверь. Он бросил:
– Твоя Зейнаб совсем обнаглела.
Он открыл дверь и с изумлением увидел перед собой соседку, голландку-старушку, которая жила рядом с ними.
– Здравствуй, Мухаммед.
– Здравствуйте, уважаемая.
– Я слышала крики из вашей квартиры. Вы ругались?
– Послушайте, уважаемая, не лезьте не в свое дело.
Старушка обиженно поджала губы и, повернувшись, ушла к себе. Он закрыл дверь.
Визит соседки встревожил его. Он подумал, что она может пожаловаться в полицию, и у него будут неприятности. Он решил, что впредь ему не следует так громко кричать на жену.
Мухаммед не исполнил своего собственного решения о том, чтобы больше не кричать так громко на жену. Через несколько дней он опять устроил ей шумный скандал. В этот раз он не ударил ее, а схватил за руку и так "мотанул" ее, что бедная женщина словно спринтер пронеслась по коридору, пролетела в зал и упала на диван, ударившись головой о его мягкую спинку. Это ее и спасло. Скандал закончился, все утихло.
Однако минут через десять к ним позвонили. Мухаммед открыл дверь и обомлел, душа его, как говорится, ушла в пятки, - перед ним стояли два рослых голландских полицейских. Один из них, видимо сержант, вежливо поздоровался, представился и сказал, что они получили приказ командира прибыть по данному адресу и выяснить, что происходит в этой квартире. Мухаммед растерялся и пробормотал:
– Что происходит... Ничего не происходит.
Тогда старший полицейский попросил у Мухаммеда разрешения войти в квартиру. Мухаммеду ничего не оставалось, как пустить их. Полицейские зашли в квартиру и осмотрелись. В коридор вышла Лейла. Она испуганно смотрела то на мужа, то на полицейских и ничего не понимала. Она очень плохо знала голландский язык. Полицейские убедились, что в квартире теперь спокойно, но заметили потрепанный вид женщины. Поняв, что от Мухаммеда они больше ничего не добьются, полицейские предложили ему проехать с ними в полицейский участок, чтобы там выяснить все обстоятельства произошедшего. Будто баран, приготовленный на заклание, Мухаммед поплелся за ними.
В участке его провели в кабинет к офицеру. Полицейский был с ним предельно вежлив. Полицейский ненавязчиво узнал личные данные Мухаммеда, потом спросил его, как ему живется у них в стране и нет ли у него жалоб и претензий к властям. Мухаммед ответил, что живет он хорошо, жалоб и претензий к властям не имеет. Полицейский удовлетворенно кивнул головой. Затем он сказал Мухаммеду, что его привезли сюда, в участок, по причине того, что на него поступила жалоба от жителей дома, в котором он живет. Соседи позвонили в полицию и сообщили, что из его квартиры регулярно доносятся крики и глухие удары.
– Вы бьете свою жену?
– Неожиданно в лоб спросил он. Мухаммед промолчал, потом ответил:
– Да, бывает. У меня проблемы в семье.
– В нашей стране не принято физически и эмоционально решать семейные проблемы. Для этого существует суд.
– Я понял. Извините меня.
– На этот раз я ограничюсь предупреждением. Но если на вас поступит еще хотя бы одна подобная жалоба, я передам ваше дело в суд.
– Я понял, господин полицейский. Клянусь Аллахом, этого больше не будет.
– Хорошо, вы можете быть свободным.
Мухаммед спешил домой, с одной стороны, раздавленный случившимся, с другой, - счастливый от того, что он свободен.
Глава II
Молодой голландский режиссер Томас ван Гуннет, как и все, проводил выходные очень бурно. В этот уикенд он с друзьями и знакомыми девушками приехал к приятелю на ферму. В субботу вечером они выпили много пива, пели песни, обняв друг друга за плечи и покачиваясь из стороны в сторону, потом парами, с подругами, все разбрелись по комнатам. В воскресенье утром они гуляли на природе возле фермы, в обед все собрались в доме и повторили субботний сценарий, правда, спать легли пораньше, потому, что в понедельник всем нужно было доехать до города, а там, - успеть на работу.
Томас работал в киностудии, которая к тому времени еле держалась на плаву. Фильмы она снимала невыразительные, популярностью они не пользовались. Директор вызвал к себе Томаса и спросил его о том, чем он в данный момент занимается. Томас специализировался на документальных фильмах, и он честно сказал, что сейчас в документалистике ничего нет такого, что могло бы заинтересовать зрителей. Директор был очень недоволен. Он объяснил Томасу ситуацию, в которую они попали и сказал, что необходимо что-то срочно предпринять, чтобы поправить финансовое положение киностудии. Иначе они все окажутся на улице. Томас обещал подумать об этом.
Городок, о котором идет речь, был родным городом Томаса. Он родился и вырос в нем. Он заметил, что в последние годы в его родном городе появились мусульмане, и их становилось все больше и больше. Он часто встречал на улицах молодых мусульманок в длинных платьях и в платках. Они, потупив взгляд, куда-то торопились. Он думал, - вот, она, восточная экзотика, теперь никуда не надо ехать, чтобы ее увидеть. Ему, как и многим голландцам-жителям города, мешали крики муэдзинов, по пять раз в день взывавших с минаретов. Однако этого было мало, - то там, то сям возникали новые мечети, возводились минареты. Раньше никто и подумать не мог, что такое станет возможным. Томас не знал, как относиться к тому необычному, но чужому, что вторгалось в привычную жизнь горожан.
Томас Ван Гуннет, конечно, был в курсе основных событий, происходящих в мусульманском мире. Особенно его интересовали новости с Ближнего Востока. Он не любил евреев, но и к арабам относился прохладно. Он был европейцем и гордился этой своей принадлежностью, как и высокой культурой родной страны. Но, если раньше мусульманский мир находился где-то далеко, за тысячи километров, на безопасном расстоянии, то теперь, когда мусульмане появились в его городе, в других городах Голландии, в других странах Европы, острие исламского клинка было поднесено к самому сердцу европейцев. Он начал интуитивно ощущать исходящую от них опасность для столь дорогой ему Европы. Родители Томаса были протестантами, и сам он считал себя христианином протестантской конфессии, но если бы вы спросили его, когда он последний раз был в церкви, то он и не сказал бы вам. А о том, чтобы молиться и речи быть не могло.