Да не опустится тьма
Шрифт:
— Когда же он вернется?
— Откуда мне знать, добрейший Мартинус? Когда побьет этих аламанов или бургундов или кого там еще…
— Прошу простить меня, господин, но идет война с Империей! Крайне важно, чтобы подзорные трубы незамедлительно поступили в войска! Мы готовы поставлять их по разумной…
— Достаточно, Мартинус! — капризно перебил Теодохад. — Не надо подсказывать мне, как управлять государством. Ты ничем не лучше моего королевского совета. Только и слышишь: надо сделать то, надо сделать се!.. Я доверяю своим командирам и не хочу обременять себя мелочами. Сказано тебе: поговори с
Теодохад явно пришел в дурное настроение. Поэтому Мартин промямлил несколько пустых любезностей, отвесил низкий поклон и ретировался.
ГЛАВА 7
Когда Пэдуэй вернулся в Рим, то сразу же поспешил узнать, как дела в газете. С первым номером, вышедшим в его отсутствие, все оказалось в порядке. О втором, только что отпечатанном, Менандрус загадочно молчал, а затем, с ликующим блеском во взоре, сообщил, что хозяина ждет потрясающий сюрприз. Так оно и было. Пэдуэй заглянул в пробный оттиск и обомлел. На первой полосе шел обстоятельный рассказ о взятке, которую Сильверий, новый папа римский, дал королю Теодохаду, чтобы обеспечить свое избрание.
— Черт побери! Ты спятил?! Надо же было додуматься такое напечатать!
— А что? — пролепетал Менандрус. — Это ведь правда.
— Правда, правда!.. Хочешь, чтобы нас повесили или сожгли на костре? Церковь и так относится к нам с подозрением. Даже если узнаешь, что епископ содержит двадцать любовниц, держи язык за зубами!
Менандрус шмыгнул носом, смахнул слезу и громко высморкался в тогу.
— Прости, хозяин, я хотел тебя порадовать… Ты не представляешь себе, как трудно было раздобыть факты об этой взятке… Между прочим, такой епископ есть. У него, конечно, не двадцать любовниц…
— Ну и молчи! Слава Богу, номер еще не вышел.
— Вышел, хозяин.
— Что?!
На истошный вопль Пэдуэя в комнату вбежали несколько рабочих-печатников.
— Джон-книгоноша только что забрал первые сто экземпляров.
Джон-книгоноша едва не умер от страха, когда Пэдуэй, весь в грязи от многодневного путешествия, галопом пронесся по улице, спрыгнул с лошади и схватил его за руку. Кто-то заорал: «Воры! Разбойники! На помощь! Убивают!» — и Мартину пришлось успокаивать сорок разгневанных римлян.
Откуда ни возьмись появился солдат-гот, протолкался через толпу и требовательно вопросил, что тут происходит. Некий гражданин указал на Пэдуэя пальцем:
— Я сам слышал, как он пригрозил перерезать несчастному горло, если тот не отдаст свой кошелек!
Даже арестованный, Пэдуэй не выпускал руки Джона-книгоноши, от испуга утратившего дар речи. Мартин беспрекословно последовал за готом, но, удалившись от толпы, увлек солдата в копону, угостил хорошенько его с Джоном и попытался все объяснить. Гот оставался непреклонен, несмотря на протесты пришедшем в себя торговца книгами, пока Пэдуэй щедро не одарил его. Дело было улажено; приходилось только расстраиваться, что кто-то тем временем успел украсть оставленного на улице коня.
Зажав бесценные газеты под мышкой, Пэдуэй поспешил домой. Домочадцы восприняли утрату лошади философски.
— Ничего, хозяин, — сказал Фритарик. — Старая кляча все равно и гроша ломаного не стоила.
Узнав, что первая линия телеграфа через неделю должна заработать,
Джулия принесла ужин; сам себе удивившись, Мартин игриво шлепнул ее по мягкому месту.
После сытной еды его потянуло в сон. Фритарик уже дрых без задних ног на коврике перед входной дверью (что ни в коей мере не помешало бы вору спокойно хозяйничать в доме), и Пэдуэй поплелся наверх в свою спальню.
Едва он начал раздеваться, как в дверь постучали.
— Фритарик?
— Нет. Это я.
Пэдуэй нахмурился и открыл дверь. В полумрак комнаты, плавно покачивая широкими бедрами, вплыла Джулия из Апулии.
— Что тебе надо, Джулия?
Девушка посмотрела на него с искренним удивлением.
— Мой господин желает, чтобы я произнесла это вслух? Так не принято!
— Ты о чем?
Она хихикнула.
— А! — догадался Пэдуэй. — Виноват, ошиблись номером… Ну, давай, давай, пошла отсюда!
Джулия растерялась.
— Хозяин… хозяин не хочет меня?
— Вот именно. По крайней мере, в этом смысле.
Ее губы задрожали, по щекам скатились две крупные слезинки.
— Я тебе не нравлюсь? Ты думаешь, я недостаточно хороша для тебя?..
— Я думаю, что ты хорошо готовишь. Все, хватит. Спокойной ночи.
Девушка засопела, всхлипнула и вдруг в голос зарыдала:
— Только потому, что я из деревни… ты и не смотрел на меня… никогда не звал… а сегодня ты был таким милым… я думала… я думала… У-у-у-у!
— Ладно, ладно, успокойся… Ради Бога, перестань реветь! Садись. Я дам тебе выпить.
После первого глотка бренди Джулия громко чмокнула губами и вытерла слезы.
— Хорошо, — блаженно пролепетала она. — Ты хороший. Любовь хорошая. Мужчине нельзя жить без любви. Любовь… Ах!
Джулия совершила телом змееподобное движение, казалось бы немыслимо для девушки с ее фигурой. Пэдуэй выпучил глаза и громко сглотнул.
— Дай-ка бутыль, — проговорил он. — Мне тоже надо выпить.
Через некоторое время Джулия вновь подала голос.
— Ну, теперь мы займемся любовью?
— Э-э… скоро. Да, полагаю, скоро. — Пэдуэй икнул. Потом посмотрел на крупные босые ступни девушки и сдвинул брови, — Только — ик! — еще одну минуту, моя тяжеловесная дриада. Давай-ка взглянем на твои ноги. — Ее подошвы были черными. — Нет, не годится. О, нет, просто исключено, моя похотливая амазонка. Такие ноги — непер… непреодолимое психологическое пр… пр-пятствие.