Да не опустится тьма
Шрифт:
Пэдуэй скрыл свое разочарование и удалился поразмыслить на тему «Как завоевать друзей». Остаток дня он экспериментировал с весьма замысловатыми для непривычного человека орудиями художника. Товарищ по несчастью, заключенный римлянин, разъяснил ему, что рисуют водяными красками на покрытой воском доске, а затем доску разогревают, чтобы воск размягчился и впитал пигмент. Дело это весьма тонкое — если доску перегреть, воск расплавляется и краски текут.
Пэдуэй не был профессиональным художником. Но все археологи немного разбираются в рисовании и черчении.
Впервые на суровом лице начальника стражи едва не возникла довольная улыбка.
— А ты можешь?
— Попробую, капитан. Не знаю только, как выйдет. А то получится сатана, у которого живот прихватило.
— Кто получится? Кто? А, понимаю! Ха! Ха! Ха! Ты неплохой парень!
Так Пэдуэй написал портрет. На его взгляд, изображение на портрете напоминало любого бородатого разбойника, но Хротиг в восторге клялся, что это просто вылитый он! И уже не возражал, когда Пэдуэй снова обратился за разрешением подняться на стену, чтобы оттуда рисовать пейзажи.
Объяснив, что ему нужно найти самый лучший вид, Мартин обошел стену по периметру и обнаружил, что с северной стороны стена примыкает к речной заводи, поросшей водяными лилиями.
Он переваривал полученную информацию, когда его внимание привлек шум в лагере — несколько охранников, особо не церемонясь, швырнули наземь узника в богатой готской одежде. Пэдуэй узнал Теодегискеля, сына короля. Это было интересно. Мартин кинул последний взгляд на заводь и торопливо спустился по лестнице.
— Найм, — сказал он. — Привет.
Теодегискель сидел на корточках, привалившись спиной к стене, помятый и исцарапанный; под его глазами красовались огромные синяки. Римские патриции, перешептывающиеся в отдалении, поглядывали на него с язвительными ухмылками.
— А, это ты, — пробормотал Теодегискель, подняв голову. Его самоуверенность улетучилась, словно воздух из проколотого баллона.
— Вот уж кого не ожидал здесь увидеть, — сказал Пэдуэй. — Похоже, тебе несладко пришлось.
— Э-э… — Теодегискель болезненно поморщился, ощупывая тело. — Попались те самые солдаты, которых мы предали бичеванию за то, что нас арестовали… — Неожиданно он улыбнулся, сверкнув сломанным передним зубом. — Впрочем, я на их месте поступил бы так же. Вот уж чего у меня не отнять — всегда понимаю чужую точку зрения.
— За что тебя взяли?
— Ты не слышал? Я больше не сын короля. Точнее, мой старик больше не король. Совет сместил его и избрал этого кретина Виттигиса. А тот, естественно, на всякий случай приказал меня арестовать.
— Ай-ай-ай, как плохо.
Теодегискель снова болезненно скривился.
— Только не делай вид, будто тебе меня жаль, — я не такой осел. Но, может, ты подскажешь, как здесь жить — чего ожидать от стражи, кому дать взятку…
Пэдуэй, исходя из собственного опыта, проинструктировал молодого человека, а затем спросил:
— Где сейчас Теодохад?
— Не знаю. Последнее, что я слышал — он собирался в Тиволи,
Суммировав свои знания из истории этого периода и то, что удалось выведать, Пэдуэй составил довольно ясную картину событий. Теодохада с трона сбросили. Новый король, Виттигис, попытается организовать упорное сопротивление. Результат для Италии будет катастрофический, хуже, чем безоговорочная сдача. Безмозглый Виттигис не сможет победить войска Империи. И начнет военную кампанию с фатальной ошибки — уведет армию в Равенну, оставив Рим под защитой слабого гарнизона.
Но и Византия одержит победу лишь после долгих лет разрушительной войны, буквально стерев классическую цивилизацию с лица земли. Так что же делать?
Пэдуэй никому не отдавал предпочтения: ни готы, ни Империя не могли обеспечить спокойную жизнь. Его сердцу были близки либеральный капитализм или социалистическая демократия, но Мартин сомневался, что какая-либо из этих систем могла бы существовать в шестом веке.
Если готы были ленивы и невежественны, то греки были жадны и корыстны. Однако выбирать не приходилось. Итальянцы были слишком кротки, чтобы жить независимо, и Мартин прекрасно это осознавал.
В сущности, правление готов ничего дурного не принесло. Более того, они насаждали терпимость в людях, чьи представления о свободе сводились к свободе вешать, топить или сжигать членов всех сект, кроме своей собственной. Кроме того готы относились к теплому полуострову, как к райскому уголку, милому приюту, который должно оберегать и сохранять. Подобного просвещенного отношения трудно было ожидать от франкских Меровингов или ненасытных грабителей Юстиниана.
Значит, идеальное решение — быстрая победа готов. Как им помочь? Если бы король прислушался к его советам… Но с Виттигисом, упрямым и тупым как бык, каши не сваришь. Другое дело — старый, витающий в облаках Теодохад…
У Пэдуэя начал созревать план.
Когда вновь пришел Томасус, Мартин обратился к нему с просьбой:
— Мне нужны свечи и несколько фунтов серы, смешанной с оливковым маслом так, чтобы получилась густая вязкая масса. И сорок футов прочной веревки. Ты не поверишь, но идею мне подала наша сладострастная Джулия. Помнишь, как она вела себя, когда я окуривал дом?
— Послушай, Мартинус, сейчас ты по крайней мере в безопасности. Так зачем лезть на рожон с какими-то безумными планами бегства?
— Не сегодня-завтра совет готов завершиться. К тому времени мне надо быть на свободе.
— Послушайте его! Вы только послушайте! Думаете, он обращает внимание на советы своего лучшего друга? Нет! Он собирается удрать из лагеря, получить, скорее всего, стрелу в печенку, а потом активно заняться готской политикой! Вы слышали вообще что-нибудь подобное?! Мартинус, я надеюсь, ты не вбил себе в голову какую-нибудь дикую идею — например, стать королем готов? Потому что тебя не изберут. Для начала надо…