Да родится искра. Часть 1

narsyy

Глава 3. У Хаонитовых могил

Целую неделю Старкальд провел, словно на раскаленных углях: охваченный нетерпением, раздражением и необузданным гневом, который не мог никуда направить. Он толком не спал и утратил саму возможность соображать ясно, не находя места от раздиравших на части переживаний. Голова его гудела, а в путаных, беспокойных мыслях огненным клеймом отпечатывался позор предательства. Неужто, он и вправду согласился на этот подлый, разбойничий план? Не сошел ли он с ума? Как потом смотреть людям в глаза?

Такого не должно было случиться.

Отринув темное прошлое в Сорне, Старкальд начал жить по-другому и уверился,

что всегда можно поступать благоразумно, а в любой, даже самой запутанной ситуации под рукой окажется простой, надежный, единственно правильный выбор. Честный выбор.

Но злополучная страсть к костям швырнула его в грязь, из которой он вышел, возвратила в темный омут былого, жгучий и бездонный.

Теперь Старкальд знал, что иногда приходится выбирать. Кого любить, а кого ненавидеть, кому отбивать поклоны и против кого поднимать меч. Кому жить, а кому умирать. Иногда честного выбора не предлагают.

Он задумался над тем, не рассказать ли кому-нибудь о своем несчастье, не испросить ли помощи? Нет, нельзя рисковать жизнью Гирфи. Кроме того, за домом и за ним самим могли следить. В Искорке достаточно соглядатаев и темных людей.

Случившееся настолько вышибло его из колеи, что совершенно затмило даже гибель его свартов. «Сатти и Рафф мертвы. Мертвы!» – напоминал он себе, но ничего не чувствовал, будто сердце заменили куском льда. Все помыслы увлекла Гирфи.

Свободные от службы вечера Старкальд проводил в мастерской, соседствующей с гридницей, что к этому времени обыкновенно пустовала. Он поправил лезвие меча, пришил отлетевшие пуговицы на плаще с подкладкой и подтянул разболтавшиеся крепления ремешков на сапогах и стеганом доспехе. Эти простые, рутинные занятия немного успокаивали, но от беспомощности и стыда он все равно закипал холодной злостью.

Гирфи так глубоко проникла в его помыслы, настолько завладела разумом, что он был готов поставить на кон жизни всех, кого знал, и свою собственную впридачу. До возвращения из Шелковицы Старкальд и не подозревал, что девушка стала единственно ценным и значимым в его жизни. Сердце сорнца обливалось кровью, когда он пожимал руку наставнику без лица и имени, чье поручение ему надлежало исполнить, дабы получить требуемую сумму.

Уговор был страшен в своей простоте. Старкальд вызвался выманить князя-регента из Искорки, а затем передать весть, где и когда тот появится. Вшивую Бороду хотели намеревались вместе с верными людьми. В лучшем случае, оставшуюся жизнь он проведет в порубе, в худшем – накроется одеялом из стылой землицы, после чего регентом станет Раткар. Заказчика своего Старкальд не знал. Им мог быть кто-то угодно, от самого наместника Седого Загривка до знати, которой Харси перешел дорогу, или купцов, предпочитающих более лояльного князя, такого, каким можно вертеть туда-сюда в своих интересах.

Почему бы его просто не отравить? Ходили слухи, что такие попытки уже были, хоть яд и считался оружием бесчестных трусов и подлых южан. Но то ли доза снадобья оказалась слишком мала, то ли крепкий организм регента переборол смерть и выстоял, то ли все это выдумки – разницы нет, ведь проклятый Харси жил и здравствовал.

Старкальд надеялся, что на совете регент клюнет на его якобы случайно оброненные слова о поездке в Южную четверть, но тот не поддался. Пришлось поломать голову и срочно изобретать новый способ, и уже к вечеру он договорился с давней знакомой – молодой талантливой лицедейкой, явившейся на требы в таком виде, что ее не признала бы и родная мать. Она здорово отыграла свою роль и помогла склонить регента к важному решению.

Дело осталось за малым – разузнать, когда Харси отправится на юг, и сообщить об этом нужному человеку. Старкальд не предусмотрел одного: Вшивая Борода вдруг позвал в поездку его самого. Отказ, увиливание или жалоба на внезапную болезнь навлекли бы ненужные подозрения и могли испортить все

дело, а потому он, скрепя сердце, подчинился и приготовился стать свидетелем предстоящей жуткой развязки. Только собственную дюжину он испросил дозволения оставить в столице, сославшись на то, что бойцы натерпелись и им давно пора отдохнуть от бесконечных разъездов.

Сборы шли несколько дней. Старкальд изнывал от тревоги, безделья и пугающей неизвестности. Он по-прежнему ничего не знал о Гирфи и только надеялся, что ее не тронут. Одна мысль о том, эти сыновья шелудивых собак могут осквернить ее, приводила в исступление. Он поклялся, что доберется до каждого, хоть бы для этого пришлось потратить всю оставшуюся жизнь.

Так сильна и болезненна становилась тяга к Гирфи, так мучительно и горько отзывалась в памяти ее лучезарная улыбка, что Старкальда почти перестал одолевать моральный выбор. Он отлично понимал, что отдает на растерзание врагу не только Харси, но и всю его свиту. Однако не останавливала сорнца и возможная гибель десятков людей, многих из которых он знал лично не один год. Дружба, братство, верность, клятвы, родственные узы, долг и честь – все лишилось смысла.

Старкальд был вхож в малый круг лиц, знавший маршрут поездки и примерную численность отряда, и заранее передал сведения через наставника. Хотелось скорее покончить с этим: получить серебро, дождаться назначенного срока и выкупить Гирфи. Он очень надеялся застать ее к тому времени живой, здоровой и нетронутой. Возвращаться в Искорку Старкальд не собирался и уже прикидывал, где еще в Нидьёре остались спокойные места.

Сам Сорн, его родина, отпадал сразу, ибо город располагался слишком близко от Дома Негаснущих Звезд. Там он рано или поздно попадется на глаза. Оставались пути еще дальше на юг – в Камышовый Дом или на запад – в Башни, что меньше всего пострадали от Белого поветрия и нашествия разномастных чудовищ. На этом весь известный ему мир заканчивался. До него доходила болтовня о других городах, дворах, селах и стоянках, расположенных южнее и западнее, но они казались настолько далекими, что едва ли существовали на самом деле. Представлялось странным, будто где-то на другом краю Нидьёра тоже живут люди. Неужели мир так велик, что из конца в конец не доберешься за месяц? Если все сложится как задумано, ему, вполне возможно, придется проверить это на собственном опыте.

Наконец, настал день выступления. Ранним утром всадников прогромыхала по мостовой мимо собравшейся поглазеть толпы и выехала за ворота, двинувшись по южному тракту. Вперед отпустили небольшой разведывательный отряд и обоз.

Сам регент скакал на любимом нанирском жеребце, которого подарил ему заезжий богатей из Башен по поводу особенно удачной торговой сделки. На голове Харси красовался испещренный витыми узорами шлем с кольчужной бармицей и фигурными нащечниками, служивший предметом восхищения и зависти. Под плащом виднелись плечи бригантины, ее Старкальд как-то видел на манекене. Бархатная основа с нашитым гербом слепила великолепием, а под ней – чудо из чудес! Ни кинжалу, ни острому клыку не пробить прочнейшую вязь мелких пластин, накладывающихся друг на друга с большим нахлестом; при этом доспех был гибким и ничуть не сковывал движения. Сколько ушло на такое диво серебра, сорнец не представлял.

Гулким эхом отдавался дробный перестук копыт по мерзлой, покрытой инеем земле. Студеный воздух, еще неделю назад напитананный ароматом вересковых цветов, какой бывает только глубокой осенью, теперь застыл и жег ноздри, а с вышины сыпала мелкая белесая крошка – предвестник скорых морозов. Туман скрывал от взора величавые отроги Хладных пиков, лишь изредка они проявлялись в молочной пелене, будто зубы громадного зверя, решившего поглотить весь северный край. В непроглядно стальном небе парил одинокий ворон. Старкальд криво улыбнулся. В Сорне вороны служили символом удачи, а именно в ней он так нуждался.