Да, та самая миледи
Шрифт:
– Спасибо Вам, сударь. Я хочу остаться одна.
– Погодите, сударыня, – поднял руку человек. – Это ведь еще не все новости. Лучше уж я скажу Вам их сразу, так легче будет пережить.
Он вздохнул и подвинулся чуть ближе.
– Госпожа де Ла Фер, Вы ждете ребенка.
У меня словно кто-то в уши вбил затычки. Навалилась ватная пина. Потом она взорвалась звоном и грохотом.
Забыв про незнакомца, я откинулась на подушки. Ну конечно, ребенок. Ребенок от этого, как его там, де Ла Фера. То есть супруга,
Я задумчиво смотрела на прикроватный столик. Он небольшой, о массивный. Крепко сколочен. Тяжелый. Скоро я смогу встать, тогда можно будет отойти в угол кельи, а затем разбегаться и броситься животом на угол стола. И убить его. Ребенка. Ребенка в животе. От де Ла Фера. Руки и не понадобятся. Главное, хорошо разбежаться.
Хлесткий, звонкий удар по моей щеке. Незнакомец влепил мне пощечину, затем еще одну.
– И даже не думай, девочка!
Да кто он такой, сто чертей?! Благодетель!
– Все равно убью его! – прошипела я. – Убью!
– Опомнись! – затряс меня за плечи человек. – Опомнись!
Голова моя моталась из стороны в сторону. Человек словно вытрясал из нее ярость, пока не осталась только дикая жалость к себе. Я заревела.
– Ну вот, так лучше, так лучше.
Придерживая меня за спину, человек в рясе раскидал гору из подушек, оставив только одну, опустил меня в постель, уложил руки вдоль туловища. Затем опять сел на стул и положил свою ладонь мне на живот.
– Все хорошо… – Ладонь у него была теплой, голос грустным и задумчивым. – Все хорошо. Ты просто не разобралась. Это же ты, твоя частичка сейчас там. Она любит тебя, ты ее мама. Это ты, и уже немного не ты. Ей темно и страшно, она хочет родиться, а ты до рождения обрекаешь ее на смерть. Ее, которая так любит тебя? Ведь ты же сама чудом избежала смерти, знаешь, как это страшно быть на краю небытия и как чудесно жить. Почему же ей ты отказываешь в праве на жизнь? У нее, кроме тебя, никого нет, ты самое Дорогое, что она имеет, почему же ты отталкиваешь ее? С ее рождением ты перестанешь быть одна на земле. Появится человечек, который всегда будет любить тебя, свою маму. Крохотная точечка Мечется внутри тебя, чувствуя кругом только близкую смерть, дай ей надежду. Разве это справедливо, мстить невиновным?
Я уже запуталась, кого люблю, кого ненавижу. Теплая ладонь грела мне живот, другая вытирала слезы.
Незнакомец умел уговаривать, дар убеждения, видимо, был у него от Бога.
Но не знаю, помог бы ему этот дар, если бы я имела возможность двигаться. Мне кажется, даже после его слов я совершила бы то, что задумала, но человек в рясе полагался не только на слова.
Меня опять перевели на постельный режим. Почти связанная, я лежала на кровати и, опустив подбородок к груди, лишь могла наблюдать, как растет мой живот.
Сначала он напоминал болотную кочку, потом холмик. Внутри кочки что-то
Потихоньку я привыкла к нему.
Ладно, пусть рождается, решила я в один из дней. Не буду мешать. И неожиданно для меня самой моя трясущаяся рука неуверенно поднялась и погладила живот.
То, что руки заработали, принесло мне куда больше облегчения, чем решение оставить ребенка.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
НОВОЕ КАЧЕСТВО ЖИЗНИ
В том, что меня скоро встретят новые крупные неприятности, я не сомневалась. Хотя бы потому, что не было никаких оснований ожидать чего-то хорошего.
Единственным развлечением были ежедневные беседы с сероглазым человеком в рясе. Говорили мы обо всем, что приходило в голову. Собеседник мой был очень (как сейчас все хором говорят, дьявольски) умен.
Слушать его было одно наслаждение.
Мои беды куда-то отступали, я погружалась в проблемы абсолютно иного уровня. Оказывается, рядом со мной текла совершенно другая жизнь, где люди не просто жили собой, а занимались делами государства. В маленькую келью словно заглядывал широкий мир. Союзы, заговоры, политика европейских дворов, стратегия, тактика, направления, территории интересов. Заморские экспедиции и новые страны.
Собеседник мой говорил больше с собой, чем со мной, я могла лишь зачарованно слушать. Видимо, как раз это его и устраивало.
В его монологах прослеживалось оттачивание каких-то давних мыслей, разработка новых. Речь шла о политике центра и о политике провинций, о религиозных войнах и заветах старого короля. О габсбургских клещах и о положении итальянских земель. О роли короля и о месте знати. И еще много-много о чем. Скоро я поняла, что незнакомец тоже находится в положении изгнанника, хотя его изгнание было не сравнить с моим.
Но я по-прежнему не знала, кто он. И применила самый простой способ, чтобы узнать:
Сударь, уже длительное время Вы занимаетесь моими беда-ми, но я до сих пор даже не знаю, кому обязана спасением.
– Разве? – искренне удивился человек в рясе. – Впрочем, действительно, я ведь не представился Вам. Я епископ Люсонский. Надеюсь, Вы слышали обо мне?
К моему стыду, я никогда не слышала о епископе Люсонском и даже не знала, почему я должна была о нем слышать.
Епископ насмешливо наблюдал, как я пытаюсь вспомнить то, чего не знаю.
– Вот она, слава, – вздохнул он. – Думаешь, что после Генеральных штатов весь мир говорит о тебе, а оказывается, никто и не подозревает, что ты есть.