Да, та самая миледи
Шрифт:
Она отсутствовала значительно дольше, чем можно было предположить, учитывая расстояние от Королевской площади до казарм гвардейцев Дэзэссара.
Наконец Кэт появилась и передала от имени гвардейца, что он благодарен мне за благосклонность, предоставляет себя в мое распоряжение и в девять часов вечера будет на Королевской площади. Видимо, в доме господина д'Артаньяна не было ни клочка бумаги…
Пробило девять.
Появился д'Артаньян, предстоял очень неприятный разговор.
– Меня ни для кого нет
Д'Артаньян пытливо смотрел на меня. Словно оценивал. Я через силу улыбнулась ему, боюсь, улыбка не получилась.
– Как Ваше самочувствие, сударыня? – любезно осведомился . д'Артаньян.
– Плохо, – сказала я чистую правду. – Очень плохо.
– В таком случае я пришел не вовремя. Вам нужен, без сомнения отдых, и я лучше удалюсь, – медленно потянулся за шляпой д'Артаньян.
– О нет! Напротив, останьтесь, господин д'Артаньян, Ваше милое общество развлечет меня.
Разговор потихоньку наладился и потек по обычному руслу. Мы обсудили все страшные тайны королевского двора, подробно остановились на самой модной теме: кто теперь может состоять в любовниках у страстной госпожи де Шеврез, томящейся в Туре.
– А у Вас, господин д'Артаньян, надеюсь, есть любовница? – спросила я.
– Ах! – нежно вздохнул, словно он не усатый гвардеец, а воспитанница монастыря, д'Артаньян. – Можете ли Вы быть настолько жестоки, чтобы предлагать мне подобные вопросы, мне, который с тех пор, как увидел Вас, только и дышит, только и живет Вами и для вас?
Слишком красиво, чтобы быть правдой. Женщина у него явно была, да, наверное, и не одна. Ну ладно, пусть будет так, как он говорит.
– Так Вы меня любите?
– Неужели мне надо говорить об этом, неужели Вы не заметили этого сами? – вскричал д'Артаньян во весь голос.
За стенкой у Кэт что-то упало.
– Да, но Вы знаете, что чем больше в сердце гордости, тем труднее покорить его.
А что Вы на это скажете, господин гасконец? Что-то очень гладко идет наша душещипательная беседа.
– О, трудности не пугают меня! – уверенно, с видом человека, знающего предел своих возможностей, заявил д'Артаньян. – Я страшусь только невозможного.
– Для настоящей любви, – вздохнула я, – нет ничего невозможного.
– Ничего, сударыня? – сделал удивленное лицо д'Артаньян.
– Ничего, – повторила я.
Гасконец в одно мгновение очутился вместе со своим стулом значительно ближе ко мне, чем был до этого. Ого! Так гарцевать на мебели может только кавалерист.
– Послушайте, – сказала я, стараясь хоть немложко отодвинуться. – А что бы Вы сделали, чтобы доказать мне любовь, о которой говорите?
– Все, – заявил с придыханием д'Артаньян. – Все, чего бы Вы от
– Всему?
– Всему!
Ну-ну, обычно с таким жаром такие обязательства выдают люди, которые не собираются их выполнять.
– Хорошо, – сказала я с нажимом и сделала такой же кавалерийский маневр со своим креслом, как только что д'Артаньян. – В таком случае поговорим…
– Я Вас слушаю, сударыня. – Легкий щелчок возвестил, что гвардеец сделал последнее усилие, и наши кресла окончательно встретились.
Я молчала. Последнее письмо де Варда стояло у меня перед глазами. Не письмо, а пощечина.
– У меня есть враг, – сказала я наконец.
– У Вас, сударыня? – вскричал с удивлением д'Артаньян (интересно, а чему тут удивляться, у кого в наше время нет врагов…). – Боже мой, возможно ли это? Вы так прекрасны и так добры!
«Вот именно поэтому» – так и тянуло меня сказать в ответ. Вспомнив последнюю строчку про «целую Ваши ручки», я уточнила свои слова:
– И враг смертельный.
– В самом деле?
– Враг, который оскорбил меня так жестоко, что теперь между ним и мною война насмерть. Могу я рассчитывать на Вас, как на помощника? («С Вашей-то горячей страстью к беспричинным дракам!»)
Д'Артаньян выпрямился и напыщенно сказал:
– Можете, сударыня! Моя рука, как и мое сердце, принадлежит Вам вместе с моей любовью!
Понятно, мне галантно намекнули, что в обмен на любовь я могу рассчитывать на шпагу.
– В таком случае, если Вы так же великодушны, как влюблены…
Я замолчала. Как же сформулировать условия нашей сделки?
– Что же тогда? – не хотел долго ждать д'Артаньян.
– Тогда… тогда Вы можете с нынешнего дня не говорить больше о невозможности.
– Нет, я не вынесу Такого счастья! – вскричал с мальчишеским восторгом д'Артаньян и бросился передо мной на колени.
За стеной опять что-то грохнуло, надо сделать там проверку, что такого неустойчивого напихала неряха Кэт на полки?
Гасконец осыпал поцелуями мои руки.
Что-то неприятное было в этой красочной картинке. Похоже, ни он, ни я не были искренними.
Д'Артаньян резко поднял голову:
– Я готов.
– Так, значит, Вы поняли меня, милый д'Артаньян? – переспросила я.
Понимает ли он вообще, о чем идет речь, милый двадцатилетний мальчик из казарм?
– Я понял бы Вас по одному Вашему взгляду! – с чисто гасконским апломбом заявил он.
– Итак, Вы согласны обнажить для меня Вашу шпагу, – шпагу, которая уже доставила Вам столько славы?
– Сию же минуту, – небрежно заявил д'Артаньян.
Так, а вот теперь пора говорить о цене. Впрочем, что о ней говорить, и так все ясно. Не совместный поход на проповедь он от меня ждет все эти дни, что ходит сюда.