Да здравствует королева!
Шрифт:
Она тряхнула головой, сбрасывая навеянное наваждение, и отпустила на волю свою ярость:
— Это твоих рук дело?
— Я не очень понимаю…
— Лжец. Ты все знаешь, ты все подстроил.
— И что же я сделал такого ужасного, что заставило тебя, впервые в жизни самой объявиться в моих покоях? — выгнул бровь он и так насмешливо посмотрел на нее, словно она не взрослая почти сорокалетняя женщина, а несмышленая девчонка, одна из его глупых поклонниц. Это окончательно разозлило ее, и она даже кинулась к нему, чтобы ударить. Но он ловко перехватил руку и сжал ее так сильно, что ей стало больно.
— Вы забываетесь, леди Элиран. Я не один из ваших любовников, я не Вернер,
Она смотрела в его глаза, в надежде, что увидит то, что видела раньше, скрытое, потаенное желание, все еще тлеющую внутри страсть, и она увидела это. Победная улыбка озарила лицо, и она его поцеловала, так как умела, так, как хотела, а он не нашел в себе сил оттолкнуть. Эта женщина всегда имела над ним необъяснимую, мистическую власть. Да, он хотел, даже жаждал ее ненавидеть, и иногда он верил, пытался убедить себя, что она исчадие бездны, те вещи, что она творила, все то зло…
Но одно ее прикосновение, один поцелуй разрушал стены, воздвигаемые годами, заставляя совершать непоправимые ошибки. Для него она была губительным огнем, но он хотел, всегда хотел в нем гореть, как сейчас, как сегодня, в собственной комнате, в постели, на один миг притвориться, вернуться в то время, когда она была юной, нежной и невинной, увидеть ту, кем она никогда не была…
А после он жалел, что поддался, не смог, не оттолкнул и почувствовал давно забытое отвращение к самому себе.
— О, не смотри на меня так, словно я чудовище, заставившее тебя изменить жене, — фыркнула она, заворачиваясь в простыню. — Ты хотел этого не меньше, чем я.
— Но только для тебя я всего лишь один из многих. Ничего не значащий эпизод…
— А ты хочешь стать кем-то большим?
— Когда-то хотел, когда ты была человеком.
— А теперь я не человек?
— Я не знаю, кто ты теперь.
— Я — мать твоего сына.
— И это единственное, что останавливало меня все эти годы от желания свернуть тебе шею.
В ответ она рассмеялась, бесстыдно и издевательски.
— Ты все еще хочешь меня, и именно это тебя останавливает.
— Зачем ты пришла?
— Узнать, что это за маг такой перетянул на сторону мальчишки моего главного союзника.
— И ты веришь, что я отвечу?
— Конечно, нет. Я просто хотела понять, почему именно ты сейчас борешься на стороне противников, тогда как твой сын совсем один…
— Перестань лицемерить. Тебе это не идет, — резко бросил он, поднялся, подошел к креслу и накинул домашний халат. Все это время она неотрывно следила за ним, и вынуждена была признать, что с годами он стал еще лучше. Сильнее, мощнее, сексуальнее. Полукровки не стареют так, как люди. Даже в шестьдесят, восемьдесят, сто лет они выглядят едва за тридцать, все также красивы и полны сил. И они по праву считались непревзойденными любовниками, что Сорос, что король. Конечно, для нее было кощунством, сравнивать их, и она никогда не сравнивала свою любовь к королю со страстью к этому мужчине. А страсть была, всегда, только она боялась окунуться в нее с головой, потому что с ним, как ни с кем другим, становилась слабой.
— И все же ты предаешь его.
— Дэйтон никогда не хотел быть королем. Если бы ты провела с ним хоть один день, да даже если бы просто спросила, то поняла бы. Но тебе всегда было плевать, ведь для тебя существует только один человек, самый главный в жизни.
— Александр.
— Нет, ты сама. Все, что ты всегда любила — это ты. Твои страсти, желания, одержимости. Всегда только ты.
— Это не правда. Я всегда любила короля.
— Ты любила только себя, ты любишь только себя, а он… был лишь твоей прихотью, слабостью, как и я. И если бы он был таким,
— Как видишь ты? Или думаешь, что видишь? Ты хочешь демонизировать меня, создать монстра, потому что я никогда тебя не любила.
— Думай, как хочешь, — сказал он, потеряв к разговору интерес.
— И что? Что принесла ему эта его недоступность? Счастье? Он был счастлив?
— А если я скажу, что был? А если я скажу, что он любил?
— Я отвечу, что ты лжешь.
— Да, может быть. Может, мы оба с тобой ошиблись. Может, и я никогда не знал, что это такое.
— Боги, как же я тебя ненавижу! За то, что ты жив, за то, что ты, а не он сейчас стоишь передо мной. Почему ты не сдох, как и положено тени? — перешла на злобное шипение Ровенна. Ей хотелось его ударить, уничтожить, сделать что-то, чтобы не видеть этого обвиняющего, ненавистного взгляда.
— Что? Совсем на грани? — жестко ухмыльнулся он. — Барон больше не в силах усмирить тебя?
— Сволочь! — вскрикнула она, совершенно потеряв контроль, и кинулась на него с кулаками. Он перехватил ее руки, скрутил и брезгливо бросил на диван.
— Хватит! Еще одна подобная выходка, и ты узнаешь, на что действительно способен тень короля, пусть и бывший.
— Я ненавижу тебя!
— Хоть в чем-то мы с тобой едины, я тоже себя ненавижу.
Она вылетела из спальни, сильно хлопнув дверью. Была бы магом, эта дверь слетела бы с петель, а так… он усмехнулся, наблюдая, как дребезжит зеркало от слишком сильной вибрации, всмотрелся в собственное отражение, и вдруг вспомнил, как смотрел в это самое зеркало в ночь исчезновения короля. Тогда он увидел дыхание смерти за спиной, черные смазанные тени, клубящиеся позади. Он думал, они пришли за ним, вздрогнул, ощутил страх, мимолетный, но недостойный тени, а после, взяв себя в руки, снова посмотрел в зеркало, но не увидел ничего. И все же чувство, словно от смерти его отделяет тончайшая, невидимая нить не проходило несколько дней, пока окончательно не пропало, но пришло что-то иное, видение, полусон-полуявь, которое он так и не смог объяснить…
Ему виделся утес, воздух пах грозой, слышались отдаленные крики чаек, шум моря, бьющего о скалы, мимо проплывали большие черные тучи, принявшие причудливые формы. Одно из них показалось ему живым, чьим-то смеющимся лицом. Он моргнул, почти зажмурился, пытаясь скинуть наваждение, и лицо пропало, туча стала обыкновенной тучей.
Это место было мрачным, но в то же время спокойным, умиротворяющим. И тут он услышал голос:
— Ну, здравствуй, тень Солнечного короля.
— Кто вы? — обеспокоено спросил он и обернулся, но никого не увидел, только все тот же тяжелый пейзаж.
— Я — воздух, которым ты дышишь, я — земля, по которой ты ступаешь, я — сердце, что бьется у тебя в груди, — ответил голос, и Сорос вдруг понял…
— Пресветлая богиня.
— У меня множество имен. Это одно из них.
— Чего вы хотите?
— Чтобы ты солгал.
— Кому?
— Всем. Ты должен сказать, что Солнечный король мертв.
— Но это не так. Мне никто не поверит.
— Поверит, если ты скажешь, что король снял с тебя клятву.
— Это невозможно.
— Что есть возможность? Ничто, — усмехнулся голос, и что-то коснулось его, ветер или что-то иное, проникло за воротник, сжало горло цепочкой — символом принадлежности тени, сжало так, что он захрипел, упал на колени, жадно хватая остатки воздуха, и вдруг все исчезло, а цепочка осыпалась клочками звеньев прямо в его руках.