Даффи влип

Кавана Дэн

И все продолжается. Ой, Эрнест, у меня тут небольшая проблемка с одним чужаком по имени Маккехни. Не знаю, что у тебя на него есть, но я тебе зашлю, что сам знаю; насколько мне известно, он любитель пошалить. Как я понимаю, ничего хорошего на нашем участке ждать от него не приходится. И еще чуть позже: Эрнест, знаешь, такая смешная штука получилась, приходил ко мне тут один смышленый коротышка. Лицо из прошлого, ты его помнишь, наверное — по фамилии Даффи. Да, тот самый, да, педик. Неглупый парень, просто, мне кажется, он не в ту компанию попал, Эрнест. Похоже, он выполняет какую-то работу для Маккехни; нет, точно мне не известно, и я практически уверен, что ему невдомек, что задумал Маккехни на самом деле. Ну, то есть, не хотелось бы, чтобы такой

парень попал в переделку, даже если он педик, которого пришлось уволить из полиции; я подумал, может, пошлешь кого-нибудь с ним поговорить? Прямо сейчас? Да нет, спешить ни к чему, Эрнест, но раз уж ты об этом заговорил, делу не помешает. У тебя же есть его адрес? Отлично.

Даффи не находил коррупцию трудной для понимания, но особой гордости от этого не испытывал. Кто угодно мог пойти путем Салливана и существовать так двадцать, тридцать лет, расплачиваясь при случае то так, то эдак, чуть-чуть искажая факты, оправдывая перед собой ложь ростом количества задержаний — а все это время внутри жил бы солитер и кормился твоими внутренностями. Это не вина и не страх; чувство слишком неопределенное; что-то сродни неприятному беспокойству, неотступная уверенность в том, что настанет день и тебя заставят сделать слишком много, день, когда вдруг комфортный серый мирок разделится на черное и белое, день, когда Эдди выложит все, что ему о тебе известно, и скажет: «Сделаешь это, твою мать, или в порошок сотру». И ты уже знаешь: не сделаешь — и правда, сотрет; а сделаешь — тебя может стереть в порошок кто-то другой, но ведь есть шанс, что все сойдет тебе с рук, и никто не узнает — все равно лучше поступить так, как предлагает Эдди. И ты сделал, как сказали, но на этот раз все пошло наперекосяк, и вот ты смят, уничтожен, пережеван и выплюнут, тебя сажают на несколько лет, а твоей жене приходится мириться с позором, одиночеством и неожиданной утерей твоей пенсии; получается, что она вышла замуж не за успешного борца с преступностью в Сохо, а за толстого заключенного, который наделе плохо с ней обращался, врал, проводил отпуск с бандитами и спал с иностранными девками, а теперь, в конце своей карьеры, даже не обеспечит пенсией. И как вы будете смотреть в глаза соседям, миссис Салливан, после всего, что напечатали в газетах? Тут не обойтись без походов к психоаналитику, без бесед о стрессе и переменах, без бутылочки с маленькими таблетками, и потом, Эрнест все равно не увидит, как быстро исчезают запасы шерри, он ведь теперь в тюрьме…

В том-то и нюанс, с коррупцией: когда все только начинается, о побочных эффектах не думаешь. Когда чокаешься с приятелями и натягиваешь пляжные шорты, меньше всего думается о том, как нож «Стенли» на три дюйма входит в правое плечо Рози Маккехни, которая вышла замуж за порядочного проходимца, но ведь брак даже с убийцей — это еще не преступление. Как раз эти вещи между собой не связываются, кажется, что причинно-следственные отношения работают вовсе не так, но это ложь. Именно такое уравнение предстает перед тобой в самом конце. Неважно, происходит это в суде или у тебя в голове, хотя обычно к этому моменту в голове уже такая путаница, что ты не в состоянии осмыслить даже такие простые уравнения. Нет, говорит тебе внутренний голос, это же не япорезал Рози Маккехни, нельзя же обвинять в этом меня. В этот момент я был далеко, сидел за своим рабочим столом, нет, я даже кого-то арестовывал. Возможно. Но это лишь прикрытие.

Даффи прекрасно понимал Салливана, и понимание это не наполняло его чувством морального превосходства, однако давало право ненавидеть Салливана со всей возможной злобой. Потому что одним из мелких звеньев в причинно-следствеиной цепи, цельность которой мог осознавать или не осознавать Салливан, было то, что именно он разрушил карьеру Даффи. Естественно, Эдди все подстроил, подослал чернокожего парнишку; определенно, это произошло из-за того, что Даффи вышел на след Эдди; но без Салливана в качестве информатора, подсказчика, без его

финального звонка (а звонил, возможно, самСалливан) в Пэддингтонское отделение — без Салливана все выглядело бы так, будто бандит пытается подставить полицейского. На этом далеко не уедешь. Для осуществления плана требовался Салливан.

И вот Даффи вернулся на свой старый участок и снова с потрохами попался в сеть, расставленную Эдди. А Эдди, точно огромный паук, скрутил его по рукам и ногам, впрыснул вещество, сделавшее Ника совершенно безвредным, и отпустил на все четыре стороны. Эдди знал, что крохи информации, собранные Даффи, не имеют никакой ценности по сравнению с одним только фрагментом снимка, сделанного прошлой ночью. Когда подручные Эдди выталкивали Даффи через боковую дверь на Фрит-стрит, он со слезами на глазах, невнятно бормоча, пообещал вернуться и оторвать Эдди яйца. Мартофф в ответ сдавленно рассмеялся:

— Рискни, Даффи. Рискни, дружок.

А те трое захихикали так же, как хихикали, разглядывая проявляющиеся снимки.

Даффи хотел позвонить Кэрол, но не был уверен, хватит ли у него духу. Вряд ли она поверит в то, что он ей расскажет. Даффи не был уверен, что вообще стоит проводить с ней ночи после того, что произошло. Прошлый раз, когда Эдди его подставил, Ник потерял способность заниматься любовью с Кэрол; он превратился в неврастеника, пользователя проституток и случайных знакомых, измученного и бессильного, когда дело доходило до эмоционального контакта. К чему приведут действия Эдди на этот раз? Думать об этом Нику не хотелось.

Даффи пытался не думать и о многом другом. Остаток дня он слонялся по квартире, беспорядочно ел, бродил по улицам, заглянул к себе в офис проверить, есть ли записи на автоответчике, вернулся домой, пять часов кряду просидел перед телевизором и провалился в очередной сон без сновидений. Неудивительно, учитывая, что все ужасы вполне реально всплыли на поверхность в течение дня.

На следующее утро Даффи попытался заставить себя поработать: вытащил планы каких-то офисов, пробовал проверить себя, задавая самому себе вопросы, как эффективнее разместить наиболее дешевую сеть видеонаблюдения или систему сигнализации с учетом особенностей конкретной площадки. Проблема состояла в том, что на самом деле ему было глубоко плевать. Важно было только то, что происходило в глубинах сознания.

В течение дня звонили трижды — и эти звонки помогли ему принять решение. Первый разговор оказался самым коротким:

— Привет, Даффи, Брайен Маккехни говорит.

— Иди ты в жопу, Маккехни.

— Не понял?

— Я сказал, иди в жопу, Маккехни.

На другом конце раздался неясный захлебывающийся звук.

— Подожди, Маккехни, не вешай трубку. Хочу кое-что спросить. Секретарша твоя случайно не вышла сегодня на работу?

— Секретарша? А что? Нет, вообще-то сегодня не вышла. У нее простуда. Какой-то летний вирус, кажется.

— Спасибо, а теперь иди в жопу, Маккехни.

Даффи повесил трубку. Второй звонок раздался во время обеда — Ник почти забыл о необходимости пообедать. Голос сильным русским акцентом произнес:

— Мистер Даффи, эта ваш контроул. Хатиите присаединица с Киимом в Москве на этой неделе или будем ждать есче неделя?

— Джеф, привет. Чем обязан?

— Чем обязан? Ничем, просто готова работенка, которой ты меня нагрузил. Секретарша Никсона, которая случайно поставила ногу на автостиратель — помнишь?

— Извини, помню, конечно. Просто не выспался.

— Крепко сидишь?

— Да.

— Тогда начну. Насколько я понял, ту пленку, что ты прислал, записывали на портативном магнитофоне фирмы «Сони» SK 6500?

— Не знаю — знаю только, что «Сони».

— Тогда это наверняка была модель SK 6500. К счастью, у них все так просто не стирается — изготовители часто предполагают, что пользователь никогда не захочет стереть запись до полной тишины, ведь стирают для того, чтобы записать по новой. А чувак, который стирал, — я так понимаю, он же и говорит на стертом участке…