Дафна
Шрифт:
После лекции Рейчел окружила стайка поклонников. Они просили автографов на ее сборниках, а я топталась в стороне, наблюдая, как она вновь и вновь пишет яркими синими чернилами свое имя, пока наконец не надписала последнюю книгу.
— Ну как? — спросила Рейчел, подняв изящно очерченную бровь. — Не хотите ли провести небольшое исследование в библиотеке пасторского дома? Библиотекарь выйдет на некоторое время, но я обещала, что мы не станем ничего трогать в его отсутствие…
Я не могла поверить, что нам действительно позволят находиться в библиотеке без всякого надзора (наверняка это абсолютно против
— Я здесь совсем ненадолго, — сказала Рейчел библиотекарю, когда он открывал нам дверь, — и я всегда строго придерживаюсь кодекса чести ученого, как и моя ассистентка.
— С каких это пор я стала вашей ассистенткой? — спросила я Рейчел, когда библиотекарь ушел, не забыв нас запереть, оправдываясь тем, что должен быть уверен: никто больше не проникнет в библиотеку.
— Хотите остаться здесь или нет? — спросила она.
Я лишь кивнула в ответ, что могло создать впечатление, будто мы с ней на короткой ноге, но хотя такого тогда не было, мы все же ощущали себя товарищами, и это оказалось самой радостной неожиданностью.
Непонятно, откуда Рейчел знала, с чего начать поиски, — наверно, осторожно все осмотрела во время предыдущих посещений библиотеки, когда редактировала новое академическое издание стихотворений Эмили Бронте, — но она сразу же устремилась к большому шкафу с картотекой в дальнем углу комнаты.
— Полагаю, в нашем распоряжении есть полчаса до возвращения библиотекаря, — сказала Рейчел, вытаскивая разбухшую папку с бумагой писчего формата из нижнего ящика. — Давайте разделим это пополам и начнем читать.
— А что если он вернется раньше?
— Не волнуйтесь, детка, — сказала она, передавая мне кипу бумаг.
Мы сели друг против друга за большой стол из красного дерева, викторианский, как и все в этой комнате, расположенной в позднейшей, девятнадцатого века, пристройке к первоначальному зданию пастората, и начали читать, делая пометки.
— Ксерокс нам бы тут не помешал, — сказала Рейчел, усердно строча, но я ей не ответила: слишком была поглощена выписыванием фрагментов из писем Симингтона, начиная с того периода, когда он еще был хранителем и библиотекарем в пасторском доме.
Бумаги были уложены наспех, не по хронологии, указатель отсутствовал, выглядели они так, словно попали в папку несколько десятилетий назад и никто с тех пор к ним не прикасался, а может быть, о них и вовсе забыли. Разобраться в содержимом папки было трудно, тем более что работали мы порознь, наугад разделив бумаги между собой. Мало-помалу стало ясно, что Симингтон потратил несколько лет, добиваясь доступа к коллекции Альфреда Лоу в Хонресфельде, и в конце концов получил разрешение всего за несколько месяцев до своего увольнения из дома-музея Бронте. К тому времени, когда он стал готовить свое издание Бронте для «Шекспир-хед», он позаимствовал многие рукописи из коллекции Лоу, включая тетрадь стихов Эмили, с которой он снял факсимильную копию.
Я прочитала несколько писем Симингтона к его издателям по поводу томика стихов Эмили, который стал дополнением к первоначальному замыслу издания
— Видите ли, я действительно считаю, что Симингтон — последний, кто доподлинно владел хонресфельдской тетрадью, — сказала я Рейчел. — Мы подходим к разгадке все ближе и ближе…
И тогда мы услышали шаги за дверью. Ключ задребезжал в замке, я подняла голову, охваченная паникой, а Рейчел смахнула все бумаги со стола в свою объемистую кожаную сумку. Когда библиотекарь вошел, она невозмутимо перелистывала «Труды Общества Бронте» с хладнокровием, приличествующим скорее герою шпионского фильма, чем почтенному ученому.
— Как движется дело? — поинтересовался библиотекарь.
— Медленно, — ответила Рейчел, пустив в ход одну из своих самых очаровательных улыбок, и повернулась к нему, явив серповидную ложбинку на груди в обрамлении золотистой кожи, — но я обнаружила очень полезную для себя статью в томе двадцать три «Трудов Общества Бронте» под названием «Дальнейшие соображения» — эпилог, написанный Дафной Дюморье к своей опубликованной ранее книге о Брэнуэлле Бронте.
— Я и не знал, что вы интересуетесь Брэнуэллом, — сказал библиотекарь.
— Не столько я, сколько моя ассистентка. Нельзя ли сделать для нее копию?
Он кивнул, и она передала журнал мне.
— Я пометила самый важный фрагмент, — сказала Рейчел, и я начала читать его вслух, отчасти для того, чтобы скрыть свое смущение, хотя, делая это, чувствовала себя довольно глупо.
— «И у Шарлотты, и у Брэнуэлла был необыкновенный аппетит к чтению, — писала Дафна в эссе, о котором я прежде никогда не слышала. — Доказательством того, что Брэнуэлл страдал от излишка плохо переваренных фактов, является и его длиннейшая рукопись „Шерсть поднимается“. Имеется расшифровка всей этой рукописи, сейчас она хранится в музее Бронте, и я ручаюсь, что ни один студент не сможет прочитать эти бесконечные страницы без знаков препинания, не заподозрив юного автора в маниакальном многословии: слова изливаются из него без малейших пауз и часто без всякого смысла, как это подчас случается с безумцем».
Я умолкла, и библиотекарь весьма любезно предложил мне объяснить, как пользоваться фотокопировальным устройством.
— Видите ли, оно довольно своеобразно, — сказал он, когда я вышла вслед за ним из комнаты, гадая, что может предпринять Рейчел в наше отсутствие.
Об этом же я думаю и сейчас, в четыре часа утра, прокручивая все в голове снова и снова и еще больше запутываясь. У меня после не было возможности хоть ненадолго остаться наедине с Рейчел: сначала с нами был библиотекарь, потом хранитель музея подошел поздороваться с ней, а затем ее увезли на чай с самыми сановными членами Общества Бронте. Ночь она собиралась провести в Хоуорте, там же, по соседству с пасторатом, позавтракать, — для меня же комнату, конечно, не забронировала, поскольку взяла с собой в последнюю минуту. Я сказала ей, что это не страшно, — сяду на лондонский поезд.