Дагиды
Шрифт:
– Свинство какое! Ну и ну! Со мной еще никто так не разговаривал. Позовите-ка этого типа с шампанским.
Она, смеясь, протянула бокал и состроила забавную рожицу, потом прохрипела, пытаясь говорить угрожающим басом:
– Сам не пьет и небось считает меня пьяницей. – Потом перешла на обычный тон: – Признаться, я ожидала большего понимания от человека с такой серьезной, философической рукой. Как вас, кстати, зовут?
Я назвал себя.
– Ах, да! Память ни к черту. Имена забываю, а лица помню хорошо. Я бы хотела повидать вас еще. Разумеется, в постный день.
Она
Ее глаза понемногу затуманились. Она выпила еще бокал, запрокинула голову и пошатнулась. Шампанское подействовало.
Сопровождавший ее высокий элегантный мужчина с беспокойными глазами (он явно не был ее мужем, если вообще таковой имелся) подошел, сказал ей на ухо несколько слов и помог подняться.
Через несколько недель, к моему великому удивлению, я получил от Сузи Баннер записку, где невозможным почерком была изложена просьба встретиться как можно скорее. Я пришел в восторг только наполовину, поскольку терпеть не мог пьющих женщин.
Чего она хотела от меня? Вряд ли какого-нибудь пустяка. Я предполагал, что в жизни этой женщины случилось нечто серьезное, опасное даже, и она испытывала нужду поговорить именно с человеком посторонним. Естественное желание. Сколько раз уже, особенно в поездках, мне приходилось выслушивать исповеди, зачастую весьма неординарные, неизвестных, терзаемых потребностью высказаться.
Итак, я направился к Сузи Баннер. Она жила в солидном особняке устаревшего, впрочем, стиля, который мало ассоциировался с ее персоной. Великолепная субретка ввела меня в большой кабинет, где напротив гобелена работы Яна ван Нотена висел портрет мужчины в полный рост. Мужчина отличался импозантностью и странной, едва заметной улыбкой. Хороший портрет, вне всякого сомнения, однако совершенно не во вкусе сегодняшнего дня.
Сузи Баннер влетела, как порыв ветра, горячо сжала мне руки, потом отстранилась и указала на портрет:
– Мой муж. – Потом усадила меня на мягкое черное канапе. – Очень мило с вашей стороны, что нашли время прийти. У меня к вам просьба.
Мое лицо, как я предполагал, сохраняло невозмутимость.
– Не волнуйтесь, речь не о деньгах. Я хочу сделать вас конфидентом в кое-каких важных вещах, касающихся моего прошлого, от которых я смогу избавиться, если только сообщу их человеку, способному меня понять.
– Но почему…
– Почему вы? Потому что я не вижу подобного человека среди моих друзей и родственников и к тому же, как мне сообщили, вы питаете интерес к тайной жизни индивидов и причудливым капризам судьбы. Надеюсь, вы не сочтете меня сумасшедшей и выслушаете сочувственно.
– Чего вы ждете от меня конкретно?
– Внимания, сохранения тайны и помощи.
– Многовато, не так ли? Опасаюсь…
– Зато я не боюсь. Вы самый подходящий человек. Не слишком скромный, не слишком самоуверенный и не ригорист.
Последнее слово она растянула и акцентировала окончание. Затем открыла старый секретер, в котором
– Поговорим серьезно. Прежде всего знайте, что я вдова. Мой муж умер четыре года назад. Это был известный финансист, что, безусловно, имеет свою бесподобную сторону. Но это был, как бы вам сказать, тип неизлечимо изломанный. Мало кто знал мрачный секрет его натуры, так как он с чрезвычайной ловкостью играл роль безупречного светского человека. И при этом… что за извращенный дух, какая изломанная душа! Что за маниакальная страсть к любой анормальности! Был ли он безумцем, когда мы с ним познакомились пятнадцать лет назад? Или все это проявилось позднее? Не могу точно сказать. Мысль о его чрезвычайной странности пришла мне в голову, когда я впервые попала в его «кунсткамеру».
Давным-давно, еще перед нашим браком, он устроил приватный кабинет редкостей и с тех пор неустанно его пополнял. В ящиках и витринах хранились причудливые экспонаты, имеющие отношение к магии, колдованию, эротизму. Этот кабинет был всегда закрыт, и никто, кроме него, не имел туда доступа. Словно жена Синей Бороды, я воспользовалась однажды его длительным отсутствием, проникла в запретную комнату и узнала ужасные секреты человека, которого все считали холодным, уравновешенным дельцом… – Сузи Баннер вздохнула и замолчала.
– Так. И что хранилось в этой комнате?
– Все что угодно. Раковины и корни, напоминающие человеческие гениталии, челюсть волка-оборотня, камни с вырезанными на них магическими формулами и странными символами, глиняные и восковые фигурки в пожелтевших банделетах, пронзенные иголками или гвоздями, бронзовые и серебряные статуэтки монстров и андрогинов.
Я не на шутку заинтересовался. Моя собеседница это заметила и увлеченно продолжала:
– Там хранилась под стеклянным колпаком маленькая высушенная сирена цвета охры: можно было разглядеть лицо, почти человеческое, и крохотные руки, туловище напоминало рыбу, только без чешуи. Затем большой кусок горного хрусталя с резкими, угловатыми гранями, в центре которого навечно застыл удивительно пропорциональный гомункул. Имелся также скелет ребенка о двух головах; ожерелье, где были поочередно нанизаны человеческие ногти и жемчужины; медальоны с прядями волос; броши и кольца, в которые были вделаны человеческие зубы; несколько десятков стеклянных глаз; разнообразные протезы из полированного дерева, кожи и серебра… Господи, все что угодно! Циничным, античеловеческим, сатанинским веяло от этих жутких вещей, собранных в одном месте.
– А где сейчас эта коллекция? Хотелось бы на нее взглянуть.
– Рассеяна! Уничтожена! – чуть ли не восторженно воскликнула Сузи Баннер. – Я продала вещи, обладающие реальной художественной ценностью, а остальные – все эти запыленные зловещие амулеты и фетиши – сожгла здесь в кабинете. – Она указала на большой камин.
– Какая потеря! – прошептал я разочарованно.
– Вам нравятся подобные объекты? Неудивительно, впрочем. Но так было нужно. Это отравило мою жизнь и погубило его.