Дахут, дочь короля
Шрифт:
Форсквилис сама открыла дверь своего дома, когда он постучал. Она кивнула.
— Я знала, что вы хотите ко мне зайти, — сказала она.
Корентин с силой сжал посох.
— Как вы узнали? — резко ответил он. — Колдовство не переступает порог дома Божьего.
— Может быть. Но у меня были видения, и я подумала, наверное, вы узнаете намного больше о том, что мы оба делали ночью, прежде чем повстречались в тумане на могилах. Входите.
В атрии было тепло, но холодный воздух гнал их внутрь. Очевидно, никого из слуг не было.
— Ступайте за мной, — сказала она и повела его. Она привела его в свой секреторий. Он никогда здесь
Форсквилис безрадостно улыбнулась. Она казалась особенно привлекательной, ее стройный стан был закутан в черное платье, облегание и глянец которого передразнивали бесформенность и шероховатость одежды священника, длинные локоны свободно обрамляли бледное лицо Паллады.
— Садитесь, — пригласила она. — Не хотите вина?
Корентин покачал головой.
— Не здесь. — Оба так и остались стоять.
— Боитесь оскверниться? Я бы впила у вас дома, если бы вы позволили.
— Там всегда рады тем, кто стремится к его Хозяину.
— Мне послышалась в этих словах надежда? Успокойте ее, друг мой. — Тон у нее был добрый. — Мы разделяем жилище, этот наш мир.
Он тоже смягчился.
— Ошибаетесь, дорогая. У земли нет ни стен, ни крыши. Он открыт беспредельности. Сами по себе мы не защищены от тех дел, что творятся во тьме.
На нее нашло уныние.
— У вас были предостережения насчет Дахут. — сказала она. — Что за предостережения?
Корентин сжимал и разжимал узловатые, беспомощные кулаки.
— Я молился за упокой души бедного Будика. Молился снова и снова, час за часом, пока на меня не навалилась усталость, и я не заснул прямо там, где ничком лежал перед алтарем. Тогда во сне, если это был сон, я увидел его. Совершенно нагой он блуждал в бесконечной тьме. Я не слышал и не чувствовал ветра, разметавшего его волосы, но его сильнейший холод пробрал меня до костей. Еле-еле, словно на расстоянии больше, чем от нас до звезд, я услышал его крик. «Дахут, Дахут, Дахут!» — стонал он губами, прорезанными мечом. Меня он не видел. Меня там как будто не было, словно кроме него самого никого и ничего, там не существовало, там в ночи, где он, потерянный, перемещался. Но когда я проснулся, и мир ко мне вернулся, мне показалось, я слышу другие плачущие и стенающие голоса. И вот, что они кричали:
— Увы, увы, тот великий город, в котором все, кто владел кораблями на море, богатели, благодаря выгодной торговле с ним! Он был разрушен в одночасье!
Форсквилис вздрогнула.
— Это мог быть просто кошмар.
— Вы не знаете, из какой книги эти слова. — Словно сильно зажатый в битве человек, отступивший на шаг, Корентин перескочил на латынь, не на правильный язык проповеди, а на
Хоть она его и понимала, Форсквилис по-прежнему говорила по-исански, как будто его более мягкое звучание лучше переносило горе.
— Боюсь, что вы правы.
— Что явилось вам, и в каком виде?
— Вам известно о моей ночи в склепе, — тихо сказала она. — Это был хаос, за исключением того, что все время звенели железные приказы, что я больше не должна пользоваться своим искусством в этой сети горя, что если я буду им пользоваться, то погибну не только я, весь Ис превратится в руины.
Некоторое время Корентин молча созерцал ее.
— Вы повиновались? Она поджала губы.
— Почти.
— О чем вы можете мне рассказать?
— Не о волшебных вещах, — вздохнула она. — Намеки, следы… Вчера вечером мы втроем — Бодилис, ее дочь Тамбилис и я — ужинали вместе с Дахут. Пришла она с неохотой, думаю, потому, что не нашла отговорку для отказа. От вина она слегка расслабилась.
Говорила она только о незначительных вещах, тем временем мысли ее витали в другом месте. — Форсквилис поколебалась. — Мысли о мужчине. Неописуемые мысли, я это знаю. Она словно дымом огня заполнила всю комнату своей похотью. Корентин поморщился.
— Верю. Среди нас на свободе демон. — Он рывком отвернулся от нее. — Я и сам ощущаю его власть. Простите меня, королева. Вы слишком миловидны. Мне лучше вас избегать.
— Думаете, я не испытываю сильных желаний? — воскликнула она. Некоторое время они молчали, сдерживая дыхание. Оба трепетали.
— Ничто не в моих силах, — наконец, вымолвил он. — Грациллоний увел римских солдат, половину моей паствы, сильную половину. Не осталось никого, кроме нескольких женщин, детей и престарелых. Я тоже немолод, к тому же один. Я бы молился, если б вы нашли способ как-то справиться с… с вашими богами, прежде чем истинный Бог всецело не предает Ис их власти.
У нее комок подступил к горлу.
— Я знаю, что должно произойти. Это мне предельно ясно. Король должен умереть. Тогда они успокоятся, и Дахут станет новой Бреннилис.
— Королева убийцы ее отца, — смутился Корентин. — Как и вы.
— Как и я. Его руки у меня на груди, его вес на моем животе, его толчок в мою поясницу. — Форсквилис откинула голову и рассмеялась. — Самое то. Наказание за мое упрямство. Однажды боги сказали мне свое слово, глухой зимой под затмение луны. И я отказалась.
— Что они сказали? — потребовал Корентин.
— Будь я осторожней, Граллон сейчас лежал бы мертвым, — завизжала она. — Суффеты предоставили бы нам нового короля, как встарь, когда смерть наступала не в результате священной битвы. Наверняка это был бы какой-нибудь простак для Дахут, чтобы она вила из него веревки. Наверняка боги бы меня простили, да, благословили бы меня, быть может, даже смертью в эту самую зарю. Но я их отвергла.
Корентин так и застыл на месте.
— Убийца Грациллония? — И добавил медленно: — А что, если бы вместо этого умерла Дахут? Ужасно так говорить, но…