Дакномания
Шрифт:
– Он проехался за ней до железной дороги, подождал, пока они нагуляются с Балаевым. Дождался, пока тот уедет. А потом затащил её в машину, – продолжала она рассуждать, но в голосе явственно слышалось тягучее сомнение.
– И что же тебя не устраивает в этой версии?
– И она не замечала серый тонированный «Хёндай», плетущийся за ними всё это время.
– Озвучь тогда свою версию, – предложил ей капитан спокойным голосом. Это подполковник сейчас бы разорался, а он – нет.
– Полагаю, Бирюков тут и вправду ни при чём.
– Кокосов завтра утром доложит обо всём, – резюмировал Котов. – Тебя подвезти?
– Если можно, то – пожалуйста.
Капитан открыл ей дверь своей машины, и галантно закрыл. Потом быстро обошёл спереди и уселся за руль.
Вскоре машина сорвалась в темноту пустеющих улиц.
– И что их вообще связывало? – не унималась женщина-лейтенант. – Я понимаю, если бы они жили в одном доме… Если бы он работал электриком, а она ходила каждый день мимо него в школьной форме. Но он почему-то на своей машине подобрал её, совершил преступление, машину бросил, а потом вернулся дальше пьянствовать.
Котов помалкивал.
– Уверена, что машину у него на самом деле угнали. Где взяли, туда и поставили. Причём, сделали крюк. Привезли тело и бросили на крыльце. И почему вообще на крыльце Театра молодёжи и сатиры? Других мест, что ли, не было?
Котов невольно – и чрезвычайно нервно – улыбнулся.
– В тебе растёт дознаватель прямо на глазах.
– И ещё…
– Ты тут живёшь, если не ошибаюсь?
Котов разок уже её подвозил, и теперь сворачивал в типовой дворик, что днём был серым, а теперь – с наступлением ночи, почти полностью погрузился во тьму. Единственный фонарь тут давно разбили малолетки. И в окнах – тревожно и непривычно – света не было.
Мысль, зародившаяся в глубинах сознания Вихревой, куда-то исчезла.
– Да, – сказала она и принялась вылезать из «Короллы». – Спасибо большое.
– Да не за что, – махнул рукой Котов.
Мысль, едва зародившаяся в её голове, куда-то исчезла. Испарилась. Наступил прескевю. Это когда ты хочешь вспомнить что-то важное, что неустанно вертится на языке, но никак не можешь вспомнить, даже прилагая все имеющиеся титановые усилия.
Вихрева открыла подъезд своим ключом и стала подниматься на третий этаж, где и жила. Шаги отдавались глухим стуком по ступеням по тёмному подъезду. Тьма поглотила её.
В какой-то момент ей подумалось, что в этой тьме и поджидает её маньяк… Она представила его очень ясно, будто увидела наяву.
Мужчина среднего или крупного телосложения. Высокий – несомненно, высокий, чтобы иметь возможность быстро сломить её сопротивление. Конечно, с отвратительной, с противной и мерзкой ухмылкой. С обнажёнными зубами. И с таким тошнотворным похотливым взглядом.
Ей стало не по себе. Разумеется, в соответствии с частью шестой двадцать пятой статьи Закона «О полиции», она имеет право на ношение оружия и специальных средств, но их дежурный
Вихрева до конца не понимала, сможет ли она на самом деле пальнуть в маньяка… Она ни разу ещё не стреляла в человека. Да и в животное – тоже. Только по мишеням. И с переменным успехом.
Она медленно прошла мимо самого тёмного участка лестницы, и едва не почувствовала резкий запах духов МАНЬЯКА, затаившегося там…
Хоть подполковник и капитан считали, что это не маньяк – надеялись на это – она чётко понимала, что совершить такое мог лишь маньяк. Проклятый живодёр и садист. И оставалось лишь ждать, когда он проявит себя в очередной раз…
Вихрева добралась до квартиры и принялась искать в сумочке связку ключей. Затем дрожащей рукой стала искать замочную скважину. Вставила ключ. Повернула.
В апартаментах стояла темнота, и почувствовала себя в безопасности Вихрева только тогда, когда закрыла дверь и включила свет.
В прихожей она посмотрела на себя в зеркало: лицо серое и изможденное, будто в колхозе пахала.
Какая-то мысль не давала ей покоя, и она никак не могла её нащупать…
«Если забыла, значит, ничего важного».
Так говорил ей преподаватель русского языка и литературы – молодой рыжеволосый красавчик, на которого она пускала слюни всю учёбу когда-то давно…
Мысль же была важная. Она твёрдо это знала. Даже когда разделась и пошла в душ.
Котов же в это время приехал домой, заварил себе крепкий горячий кофе и расположился перед телевизором, где показывали какой-то фильм, словно созданный для ночного показа. Артхаус, что ли.
Мужик в облеванном пиджаке там требовал со своих работников вернуть пять бутылок водки, которые они украли… У него не было доказательств, но он знал, что это они.
«А знаешь ли ты, что Бирюков не убивал школьницу?» – спросил он себя.
И этот вопрос не давал ему покоя, пока он не уснул. Полусидя перед включенным телевизором. Когда он проснётся утром, у него неистово разболится шея.
Вихрева же почти не спала ночью…
Едва она засыпала, как перед глазами у неё вставала Самойлова – с посиневшей кожей. С горящим рубцом на шее от верёвки. С пылающими укусами на щеках. Отметины от маленьких, острых и частых зубов вопили во всё горло о том ужасе, который с ней приключился.
Самойлова медленно шла к её кровати, покачиваясь. Вытягивая руки. Джинсы у неё почти съехали, обнажая окровавленное нижнее бельё…
«Не подведи, не подведи…» – повторяла Самойлова, приближаясь к кровати Вихревой. Выходя из полумрака.
Она пыталась закричать и просыпалась. Так и прошла вся ночь.
Уснула она только под утро.
Пятая глава
Котов по пути в отдел снова собрал все пробки, которые только мог. Красный светофор сменялся красным светофором. А он сменялся желтым.