Далекая гейПарадуга
Шрифт:
Сыпал дождь и было довольно зябко. Старики стояли понурые, глядели в землю, не шевелились. Даже Дима-дурачок, опухший от побоев, окривевший, стоял смирно, навытяжку, лишь щеки надул…
Человек с ружьем прошелся вдоль строя, выплюнул изжеванный чинарик, обернулся к товарищу, кивнул:
— Все.
— Грызуна уцепи, — сказал тот, что стоял на крыльце. И человек с ружьем взял Вовку за плечо, выдернул из строя, перехватил за шиворот.
Бабушка Варвара всплеснула руками. Дед Семён подался вперед.
— Стой! — вздернулся автоматный ствол. —
Вовку затолкали на крыльцо, пихнули в дверной проем, поволокли по темному коридору.
— А теперь по хатам! — надрывался на улице сиплый голос. — Всё, я сказал! Короче!..
Его не тронули; толкнули в угол, где, сложив руки на коленях, сидела бабушка Анна, — и оставили в покое, даже не сказали ничего.
В комнате было сильно накурено — тусклая лампочка словно в тумане тонула. Иконы в красном углу лежали вниз ликами — будто кланялись. На круглом, застеленном скатерью столе громоздилась грязная посуда. На подоконнике чадила керосинка, и булькало в закопченной кастрюле вязкое темное варево.
— Всё хорошо, Вова, — негромко сказала бабушка Анна. — Ты ничего не бойся, только не ходи никуда, а если чего-то надо, разрешения спроси…
Чужаки занимались своими делами. Один спал на лавке у печи. Два других, сидя на кровати, играли в карты — точно так, как совсем недавно играл с бабушкой Вовка. Человек с ружьем, сев на пол, принялся точить бруском нож-финку — и от сухого зловещего шарканья у Вовки закружилась голова, и мурашки побежали по спине.
— Я боюсь, — прошептал он.
— Ничего, ничего, — бабушка Анна пригладила его волосы. — Всё будет хорошо, Вова. Всё будет хорошо…
Поздним вечером все чужаки собрались вокруг стола. Бабушка Анна принесла им котелок с варёной картошкой, блюдо малосольных огурцов и пяток яиц.
— Негусто, — буркнул один из незваных гостей.
— Так подъели уже всё, — спокойно сказала она.
Вовка к этому времени уже залез на печку. Его мутило, сильно болела голова, но он крепился, и боялся лишь, что болезнь, о которой он стал забывать в деревне, теперь вернется и убьет его.
Печь у Анны Сергеевны была куда шире, чем бабушкина. Значительную часть, правда, занимал бестолковый железный ящик, но и оставшеегося места с лихвой хватило бы на трех взрослых мужиков. А вот потолок располагался слишком низко — Вовка даже сесть толком не мог. Случись ночью шум — вскочишь, дернешься, обязательно лоб расшибешь. Или затылок.
Вовка перевернулся на бок, подтянул колени к животу, заскулил тихо.
Внизу чавкали чужаки, прихлебывали что-то, о чем-то переговаривались, шептали, шипели будто змеи. Вовка сейчас и представлял их змеями — большими, толстыми, свившимися в кольца, — точно такого змея потыкал копьем всадник на одной бабушкиной иконе.
— Не спишь еще, Вова? — спросила Анна Сергеевна, пристав на ступеньку лесенки.
— Нет.
— Иди сюда… Слушай внимательно… — Она говорила едва слышно, на самое ухо. Осекалась, оборачивалась,
Бабушка Анна спустилась на пол, пропала из виду. Возникла в комнате, собрала кое-какую посуду, унесла, погремела, постучала на кухне. Вернувшись, сказала громко:
— Я ложусь.
Ей кивнули.
— Ну, тогда спокойной ночи, — сказала она, поворачиваясь.
И Вовка заметил, что она холодно улыбается.
Этой ночью Вовка не спал совсем.
Бабушка Анна ворочалась рядом, притворялась спящей. В комнате на разные лады громко храпели чужаки. Тусклый огонек ночника едва освещал циферблат часов. Если долго присматриваться, то можно было заметить, как движется минутная стрелка — черная на темно-сером. Вовка следил за ней, и думал о рыбалке, о бабушке Варваре Степановне и о родителях. Еще он думал о том, как будет забираться в железный ящик.
На скрипучем стуле посреди комнаты лицом к двери сидел один из бандитов. На коленях его лежал автомат. Бандит не спал, он ерзал на сиденье и время от времени чиркал спичкой, прикуривая. В два часа ночи он разбудил одного из товарищей, отдал ему автомат и, постанывая от удовольствия, растянулся на полу. Через минуту он уже храпел, а Вовка пытался разобрать, что бормочет его сменщик…
Время было темное и вязкое, как то варево на керосинке.
В начале четвертого бабушка Анна открыла глаза.
— Сиди, жди, — шепнула она Вовке и, кряхтя, червяком полезла с печи.
В комнате она что-то сказала человеку с автоматом, и тот поднялся. Вместе они вышли за дверь и пропали почти на десять минут — Вовка уже начал тревожиться, и гадал, а не пора ли ему залезть в ящик. Но дверь открылась снова — в комнату на стену прыгнуло пятно света, похожее на глаз. Погасло. Две темные фигуры одна за другой перешагнули порог, встали, о чем-то тихо переговариваясь. Кажется, бабушка Анна хотела оставить дверь открытой, чтобы хоть немного проветрить комнату. Уговорила — распахнула широко, приставила круглую кадушку. И, хлебнув на кухне воды, снова полезла на печь.
— Отдушину в туалете открыла, — тихо сообщила она Вовке, укладываясь рядом и подпирая голову кулаком. — Как с Осипом и договаривались — знак ему. Теперь подождем полчаса и полезем… Ты не спи…
Чем меньше времени оставалось до назначенного срока, тем сильней колотилось Вовкино сердце. Лежать и просто ждать было совсем невмоготу. Вовка не знал, что вот-вот произойдет в этом доме. Догадывался. Но наверняка — не знал. И незнание это душило его.
— Пора, — шепнула бабушка Анна, перевернулась на другой бок, подвинулась, тесня Вовку, и осторожно потянула на себя железную дверцу с сеточкой мелких отверстий.