Далекая гейПарадуга
Шрифт:
Что ему теперь было до каких-то мужиков!
Минчаково спряталось в самой глуши Алевтеевского района, среди болот и лесов. Единственная дорога связывала деревню с райцентром и со всем миром. В межсезонье она раскисала так, что пройти по ней мог лишь гусеничный трактор. Но тракторов у селян не было, и потому провизией приходилось запасаться загодя — на месяц-два вперед.
В этой-то дороге, кроме местных жителей никому не нужной, и видели селяне причину всех своих главных бед. Будь тут асфальт, да ходи автобус до райцентра — разве разъехалась бы молодежь? Была б нормальная дорога, и работа бы нашлась — вокруг торф, есть карьер гравийный старый, пилорама когда-то была, птичник, телятник. А теперь что?
Но
Так может и не в дорогах дело-то?..
Вернулся Вовка к обеду. Бабушка Варвара Степановна сидела за столом, раскладывала карты. Увидев внука, дернула головой — не мешай, мол, не до тебя сейчас. Что-то нехорошее видела она в картах, Вовка это сразу понял, спрашивать ничего не стал, скользнул в темный угол, где висела одежда, по широким ступенькам лестницы забрался на печку.
Кирпичи еще хранили тепло. Утром бабушка пекла на углях блины — кинула в печь перехваченную проволокой вязанку хвороста, положила рядом два березовых полена, позвала внука, чтоб он огонь разжег, — знала, что любит Вовка спичками чиркать и смотреть, как с треском завиваются локоны бересты, как обгорают тонкие прутики, рассыпаются золой.
Блины пекли час, а тепло полдня держится…
Печка Вовке нравилась. Была она как крепость посреди дома: заберешься на нее, тяжелую лестницу за собой втянешь — попробуй теперь достань! И видно все из-под потолка-то, и на кухонку можно глянуть, и в комнату, и в закуток, где одежда висит, на шкаф и на пыльную полку с иконами — что где творится…
От кого Вовка прятался на печке, он и сам не знал. Просто спокойней ему там было. Иной раз уйдет бабушка куда-то, оставит его одного, и сразу жутко становится. Изба тихая делается, словно мертвая, и потревожить ее страшно, как настоящего покойника. Лежишь, вслушиваешься напряженно — и начинаешь слышать разное: то половицы сами собой скрипнут, то в печке что-то зашуршит, то по потолку словно пробежит кто-то, то под полом звякнет. Включить бы телевизор на полную громкость, но нет у бабушки телевизора. Радио висит хриплое, но с печки до него не дотянешься, а слезать боязно. Не выдержит порой Вовка, соскочит с печи, метнется через комнату, взлетит на табурет, повернет круглую ручку — и сразу назад: сердце словно оторвалось и колотится о ребра, душа в пятках, крик зубами зажат, голос диктора следом летит…
Застучали по крыльцу ноги, скрипнула входная дверь — кто-то шел в дом, и бабушка, оставив карты, поднялась навстречу гостям. Вовка, стесняясь чужих людей, задернул занавеску, взял книжку, повернулся на бок.
— Можно ли, хозяйка?! — крикнули с порога.
— Чего спрашиваешь? — сердито отозвалась бабушка. — Заходите…
Гостей было много — Вовка не глядя, чувствовал их присутствие, — но с бабушкой разговаривал лишь один человек:
— У Анны они остановились.
— Сколько их?
— Пятеро. Велели сейчас же собраться всем и приходить к избе.
— Зачем, сказали?
— Нет. У них там, кажется, один главный. Он и командует. Остальные на улице сидят, смотрят… Что скажешь, Варвара Степановна?
— А ничего не скажу.
— А карты твои что говорят?
— Давно ли ты стал к моим картам прислушиваться?
— Да как нужда появилась, так и стал.
— В картах хорошего нет, — сухо сказала бабушка. — Ну да это еще ничего не говорит.
Вовка догадался, что речь идет о тех
Читать Вовка любил, особенно в непогоду, когда ветер в трубе задувал, и дождь шуршал по крыше. Беда лишь, что книг у бабушки было немного — все с синими штампами давно разоренной школьной библиотеки.
— Раз велят идти — пойдем, — громко сказала бабушка. И добавила: — Но Вовку я не пущу.
— Это правильно, — согласился с ней мужской голос, и Вовка только сейчас понял, кто это говорит — дед Семён, которого бабушка за глаза всегда почему-то называла Колуном. — Я и Диму-дурачка брать не велел. Мало ли что…
Когда гости ушли, бабушка кликнула внука. Вовка отдернул занавеску, выглянул:
— Да, ба?
— Ты, герой, наловил ли чего сегодня?
— Ага… — Вовка сел, свесив ноги с печки, уперевшись затылком в потолочную балку. — Вот такого! — Он рубанул себя ладонью по предплечью, как это делали настоящие рыбаки, что в городе на набережной ловили плотву и уклейку.
— Где он? В бачке что ли? А поместился ли такой?
Бачком бабушка называла сорокалитровую флягу, стоящую под водостоком. В хороший дождь фляга наполнялась за считанные минуты, а потом бабушка брала из нее воду для куриных поилок, похожих на перевернутые солдатские каски из чугуна. Вовка же приспособился запускать в «бачок» свой улов. Каждый раз, вернувшись с рыбалки, он переливал карасей в алюминиевую флягу, сыпал им хлебные крошки и долго смотрел в ее темное нутро, надеясь разглядеть там загадочную рыбью жизнь. Бабушка первое время ругалась, говорила, что карасей в бачке держать не дело, если уж выловил — то сразу под нож и на сковородку, но однажды Вовка, смущаясь, признался, что ему рыбешек жалко, потому и дожидается пока они, снулые, начнут всплывать кверху брюхом. Бабушка поворчала, но внука поняла — и с тех пор вместе с ним ждала, когда рыба ослабеет; на сковородку брала лишь тех, что едва живые плавали поверху — тех, что не успели еще выловить вороны и соседские коты.
— Я его возьму, карася-то твоего, — сказала Варвара Степановна. — Надо мне, Вова.
Вовка спорить не стал — чувствовал, что бабушка встревожена не на шутку, и что желание ее — не пустая прихоть.
— А гулять ты больше не ходи. Посиди пока дома.
— Ладно…
Бабушка покивала, пристально глядя на внука, словно пытаясь увериться, что он действительно никуда не пропадет, а потом пошла на улицу. Вернулась она с карасем в руке — и Вовка вновь изумился невиданному улову. Бросив карася на кухонный стол, бабушка зачем-то сняла с тумбочки вёдра с водой и принялась сдвигать её в сторону. Тумбочка была тяжелая — из дубовых досок, обитых фанерой. Она упиралась в пол крепкими ножками, не желая покидать насиженное место, и все же двигалась по чуть-чуть, собирая гармошкой тряпочный половик.
— Давай помогу! — предложил Вовка, из-за печной трубы наблюдая за мучениями бабушки.
— Сиди! — махнула она рукой. — Я уж всё почти.
Отодвинув и развернув тумбочку, бабушка опустилась на колени и загремела железом. Вовка с печки не видел, чем она там занята, но знал, что под тумбочкой лежит какая-то цепь. Видно, с этой цепью и возилась сейчас бабушка.
— Что там, ба? — не утерпев, крикнул он.
— Сиди на печи! — Она выглянула из-за тумбочки, как солдат выглядывает из-за укрытия. В руке ее был отпертый замок. — И не подсматривай!.. — Она вынула из ящика стола нож с источенным черным лезвием, взяла карася, глянула строго на внука, сказала сердито: — Брысь! — И Вовка спрятался за трубой, думая, что бабушка не хочет, чтоб он видел, как она станет выпускать кишки живой, шлепающей хвостом рыбине.