Далекая юность
Шрифт:
Последние слова он почти выкрикнул, почему-то пригрозив Яшке кулаком, и тот, не выдержав, рассмеялся, с болью растягивая губы.
— И хорошо, что понял, — уже примирительно закончил Алешин. — Клавка у тебя бывает? Чего краснеешь? Знаю, что нравитесь друг другу. Верно я говорю? Подрастешь — сам внучку за тебя сватать буду. Согласен?
Яшка стыдливо молчал, не зная, что ответить. Алешин добродушно хлопнул его по здоровой руке.
— Ладно, не буду больше. Лежи, поправляйся.
Тит Титович ушел. Яшка лежал, закрыв глаза, и чувствовал,
За несколько дней до выписки к Яшке зашел мастер, дядя Ваня Мелентьев, и знакомый слесарь из цеха.
— Как, Яша, поправился? — спросил мастер.
— Давно поправился, дядя Ваня, да вот врачи не выпускают. Все полежи да полежи. А мне надоело, — ответил Яшка.
— О чем соскучился-то? По работе или по чему?
— И по работе и по всему. Надоело мне. От меня так больницей пахнет, что и не отмоешь.
— Вот насчет работы мы к тебе и пришли… Давай, Сидор, вынимай акт, который мы сочинили.
Мелентьев, далеко отставляя от себя бумагу, прочитал акт, по которому Яшка, учитывая его старание, полученные знания и навыки по слесарному ремеслу, переводился из учеников в подручные слесаря по четвертому разряду.
— Рад? — спросил Мелентьев.
— Очень рад. Уж если я, дядя Ваня, чего и не знаю, так я спрошу. Поможете ведь?
— Как, Сидор, поможем?
— Поможем, — ответил, улыбаясь, слесарь.
— Завтра же я выпишусь, — заторопился Яшка. — Работать надо… И в кружке без меня, поди, все прахом пошло.
Яшка пролежал в больнице два месяца. Рука и правый бок у него зажили совершенно, но в голове стоял шум; она еще долго гудела. Но молодой организм все-таки переборол тяжелое ранение. В эти дни Яшка понял, что детство, каким бы оно ни было, кончилось.
И как-то широко стало видно вокруг, какое-то новое, еще необъяснимое чувство овладело им, когда он, пошатываясь, вошел в полутемный, прокопченный цех и увидел улыбающихся людей, которые кивали ему, что-то говорили — очевидно, хорошее, но что — он из-за шума не слышал.
Часть вторая
1. Комсомольское собрание
29 октября 1918 года в Москве собрался Первый Всероссийский съезд союзов рабочей и крестьянской молодежи, работающих под руководством партии большевиков. До этого организации молодежи не имели своего единого центра, не были связаны уставом и программой. Это, конечно, отражалось на их деятельности.
На съезд делегатом от заводского союза рабочей молодежи поехал председатель ячейки — Мишка Трохов. Чухалин, прощаясь с ним, погрозил пальцем:
— Учти,
А дела в союзе шли неважно. После Октября, когда на заводе были прикрыты все эсеровские организации, руководимый эсером Ютиным драматический кружок почти в полном составе влился в организацию Социалистического союза молодежи. Таким образом, союз был разбавлен всякими людьми: тут была и рабочая молодежь, и дети местной интеллигенции — начальников отделов, инженеров, служащих. Да что интеллигенция! Сын и дочь попа и сын дьякона из церкви села Воскресенье считались членами союза!
Организация не была сплоченной. Рабочая молодежь держалась в стороне от интеллигенции. Те тоже объединились и пренебрежительно смотрели на рабочих, не хотели участвовать ни в какой другой работе, кроме как в драмкружке да в организации танцев.
Наконец Трохов вернулся из Москвы, и на дверях клуба появилось объявление, аршинными буквами извещавшее, что на 10 ноября назначается общее собрание ячейки РКСМ. Все интересовались, что это такое — РКСМ, и Трохов снисходительно объяснял незнающим: Российский Коммунистический Союз Молодежи.
Пожалуй, впервые собрание ячейки было таким многолюдным; на нем присутствовало больше двухсот человек, и не только молодежь: пришли кое-кто из большевиков.
Трохов попросил выдвигать кандидатуры в президиум, и кто-то крикнул из глубины комнаты:
— Кията… Алешину…
Яшка знал этого паренька. Он работал в инструментальном цехе — большеголовый, белобрысый, с упрямым и даже, пожалуй, каким-то жестким выражением темных глаз. И Яшка, мысленно отметив: «Этого можно», — тоже поднял руку, а потом с любопытством наблюдал, как Кият деловито перебирает на столе президиума какие-то бумажки и о чем-то шепчется с секретарем — Клавой Алешиной.
Слово взял Трохов. Он то и дело поправлял шелковистые, спадающие на лоб волосы и, глядя куда-то поверх людей, на стену, сделал доклад о Первом Всероссийском съезде молодежи. Говорить он умел складно, и все было ясно: зачем был созван съезд, почему союз стал именоваться Коммунистическим, каковы взаимоотношения Коммунистического Союза Молодежи с партией. Трохов рассказал, как проходил съезд, кто был избран в первый состав ЦК комсомола… Потом он выпил воды, долго полоскал горло и, взглянув в зал, развел руками:
— Доклад окончен, товарищи. Ежели есть вопросы, валяйте.
Первым задал вопрос Силаков, сынок заведующего расчетным отделом завода:
— Как это так? Вот ты говоришь: большинство, большинство… А если я не согласен с большинством, если у меня свое личное мнение есть, то, скажите, как же я буду подчиняться большинству? Это же насилие над личностью!
Отдельные голоса с мест кричали: «Правильно!»
Сын попа Ершин задал такой вопрос:
— Если я не желаю изучать коммунистическое учение, если я не хочу разделять коммунистических идей, а вот в драмкружке хочу быть, танцевать хочу, — тогда что?