Далекие часы
Шрифт:
— Спокойной ночи, мама.
О боже, какими натянутыми были наши отношения! Я не стала смотреть вслед матери, резко погрузившись в распечатку на коленях. Это были скрепленные степлером страницы со сведениями, которые мисс Йетс раскопала об институте Пембрук-Фарм. Я пролистала вступление, в котором приводилась история группы: в 1907 году ее основал некий Оливер Сайкс. Имя показалось мне знакомым, я напрягла память и сообразила, что это тот самый архитектор, который построил круглый пруд в Майлдерхерсте. Логично; если
— Знаешь, папа… — Горло словно натерли песком. — Мне кажется, ты напал на след; я имею в виду ту историю с озером и маленьким мальчиком.
— Послушай, Эди…
— И я совершенно уверена, что это могло послужить источником вдохновения для романа.
Он закатил глаза.
— Да забудь о книге. Обрати внимание на маму.
— На маму?
Папа указал на закрытую дверь.
— Она несчастна, и мне это не нравится.
— Тебе кажется.
— Я же не сумасшедший. Она неделями бродит по дому как тень, а сегодня пожаловалась, что нашла в твоей комнате страницы с объявлениями о сдаче жилья, и разрыдалась.
Мама была в моей комнате?
— Она плакала?
— Она всегда очень глубоко переживает. У нее душа нараспашку. В этом отношении вы удивительно похожи.
Не уверена, намеренно ли он ошарашил меня своим заявлением, но при упоминании о том, что у мамы душа нараспашку, я испытала невероятное замешательство и потеряла всяческую способность настаивать на том, что он безнадежно ошибается, считая нас похожими.
— Что ты имеешь в виду?
— Эта черта мне особенно в ней понравилась. Твоя мать так отличалась от суровых девиц, которых я встречал до нее! Когда я впервые ее увидел, она рыдала как дитя.
— Правда?
— Мы были в кино. Случайно оказались в зале одни. Фильм был не особенно грустный, насколько я мог судить, но твоя мама весь сеанс проплакала в темноте. Она пыталась это скрыть, однако когда мы вышли в фойе, ее глаза были красными, что твоя футболка. Я пожалел ее и решил угостить пирогом.
— Из-за чего она плакала?
— Я так и не выяснил. В те дни она легко плакала.
— Не… что, правда?
— О да. Она была очень чувствительной… и забавной; умной и непредсказуемой. Она обладала даром описывать вещи так, что казалось, будто ты впервые их видишь.
Мне не терпелось задать вопрос: «Что же случилось?», но намек на то, что все это осталось в прошлом, казался жестоким. Я была рада, когда папа сам продолжил:
— Все изменилось после твоего брата. После Дэниела. С тех пор все иначе.
Вряд ли я прежде
— О…
— Это было ужасно. — Речь отца была медленной и ровной, однако его выдала нижняя губа, странно, непроизвольно дернувшаяся, отчего мое сердце сжалось. — Ужасно.
Я легонько коснулась его руки, но он, похоже, не заметил. Его глаза пристально смотрели на участок ковра у двери; он тоскливо улыбнулся чему-то невидимому и добавил:
— Он часто прыгал. Любил прыгать. «Я прыгаю! — кричал он. — Смотри, папа, я прыгаю!»
Мне было легко представить своего маленького старшего брата, сияющего от гордости и неуклюже скачущего по дому.
— Как жаль, что я не знала его.
Папа накрыл мою ладонь своей.
— Мне тоже.
Ночной ветерок взметнул занавеску у моего плеча, и я задрожала.
— Я привыкла думать, что у нас живет привидение. В детстве я иногда слышала ваши с мамой разговоры; слышала, как вы произносите его имя, но когда бы ни заходила в комнату, вы умолкали. Однажды я спросила маму о нем.
Оторвав взгляд от пола, папа посмотрел мне в глаза.
— Что она ответила?
— Что я выдумываю.
Папа поднял руку и нахмурился, глядя на нее, сжал пальцы, сминая невидимый листок бумаги, и сокрушенно вздохнул.
— Мы считали, что поступаем правильно. Мы старались, как могли.
— Я знаю.
— Твоя мама…
Он сдвинул брови, сражаясь с горем, и мне даже захотелось положить конец его страданиям. Но я не могла. Я так долго ждала эту историю — в конце концов, она объясняла мой обморок, — и я жадно впитывала все крохи, которые отец предлагал. Следующие фразы он подбирал с такой осторожностью, что больно было смотреть.
— Твоя мать восприняла это особенно тяжело. Она винила себя. Она не могла примириться с тем, что случившееся… — он сглотнул, — случившееся с Дэниелом — несчастный случай. Она вбила в голову, что сама это на себя навлекла, что заслужила потерю ребенка.
Я онемела, и не только потому, что его рассказ был таким ужасным, таким печальным, но и потому, что он вообще со мной поделился.
— Почему же она так решила, как, по-твоему?
— Даже не представляю.
— Болезнь Дэниела не была наследственной.
— Нет.
— Это было просто…
Мне никак не удавалось найти нужные слова, в голову приходило только «одно из тех событий».
Он перекинул обложку блокнота, аккуратно положил его на «Слякотника» и убрал их на прикроватный столик. Очевидно, сегодня вечером мы не будем читать.
— Иногда, Эди, чувства человека иррациональны. По крайней мере, на первый взгляд. Нужно копнуть чуть глубже, чтобы понять их истоки.