Далекие королевства
Шрифт:
— От кого это? — спросил я. Янош победно взмахнул листком.
— От принца Равелина! — вскричал он. — Он хочет видеть меня немедленно! — Янош вскочил и обнял меня. — Ну наконец-то. Он один из тех умных людей, с которыми я мечтал пообщаться. Теперь-то мы увидим то, что мы должны увидеть.
Он торопливо попрощался и помчался, бросив через плечо обещание обязательно рассказать все, что узнает. Я сидел, мрачно наблюдая, как Янош выскочил из дворца и помчался к своей гондоле, привязанной у моего причала. К моему мрачному настроению примешивались ревность и подозрения относительно намерений Равелина. И я уже не видел ничего смешного в этом горьком нескончаемом припеве: если бы только король принял меня. Если бы только он
Но припев оборвался, когда я вдруг увидел, что навстречу лодке Яноша идет другая и как раз к тому причалу, от которого он только что отошел. На бортах у нее были королевские гербы. Когда она подошла к берегу, из нее, не дожидаясь, пока лодку должным образом привяжут, выпрыгнул какой-то человек. Я пригляделся, навалившись на перила, и увидел маленького человечка с непривлекательной внешностью, который карабкался по ступеням к дверям моего дворца. Я узнал его — это был Бимус. Он приехал, чтобы пригласить меня к королю.
Меня прямиком провели в личные апартаменты короля. Я почти не обращал внимания на великолепие покоев, пока шел по коридорам; мысли были заняты фразами, которые я сочинял соответственно случаю и тут же отбрасывал. Долгий путь и переживания от слишком долгого ожидания начисто запутали все мои предварительные планы.
Я почти не заметил огромных дверей, перед которыми мы в очередной раз остановились, не заметил я и того, что возле них нет стражи. Я просто воспринял эту дверь как очередное препятствие и протянул руку, чтобы толкнуть и открыть. Шепот Бимуса остановил мою руку. Приложив палец к губам, он приставил ладонь к уху, предлагая и мне прислушаться.
И тут я услыхал доносящиеся из-за двери звуки дивной музыки. Негромкая мелодия флейты зачаровывала сразу так, что, услышав лишь малость, хотелось еще и еще. Бимус жестом предложил следовать дальше, прочь от этих дверей, по длинному узкому коридору, кольцом опоясывающему королевские покои. Мы подошли к небольшой двери, вошли в нее и оказались в вестибюле, отгороженном от остального помещения портьерами. Та же музыка зазвучала громче, став от этого еще более чарующей. Бимус раздвинул портьеры и пригласил пройти. В покоях стоял полумрак, но я сразу увидел грузную фигуру, в которой без труда узнал короля. Он сидел спиной к нам, подперев голову рукой. Бимус подтолкнул меня вперед, и я, споткнувшись, подошел к свободному креслу рядом с королевским. Домас, похоже, не расслышал, как я запнулся, не обратил он внимания и на то, как вздохнули подушки, когда я уселся. Бимус неслышно устроился на своем месте слева от короля. Мне стало неловко от королевского молчания, но тут я разглядел, что глаза его закрыты, а на губах плавает легкая улыбка. Затем мое внимание вновь привлекла музыка, и теперь я смог рассмотреть, кто же извлекает столь сладостные звуки.
Сначала я увидел только ее увеличенную тень на темно-красном занавесе позади. Она сидела боком ко мне, прижав флейту к губам. Руки ее были длинными и тонкими, особенно в запястьях, а пальцы изгибались, порхая над инструментом, как птички. Волосы, зачесанные назад, открывали прекрасный профиль, ее ресницы трепетали, а верхняя губа подрагивала, когда девушка делала вдох. Сцена была слабо освещена, что делало искусницу загадочней и прелестней. На ней было простое белое платье, перетянутое золотым пояском. Руки обнажены до плеч, а вокруг шеи сделан неглубокий скромный вырез. На первый взгляд, черты ее лица были резки, словно высеченные скульптором из твердого камня, но потом становилось заметно, что они смягчены и утончены, словно остаток жизни скульптор провел за их полировкой. В этом освещении волосы ее казались темными, но, когда она чуть изменила позу, я разглядел, что волосы рыжие, прямо как у меня.
Король прошептал:
— Разве это не чудесно?
Он словно слышал мои мысли. Глаза у него оставались закрытыми. Риторический вопрос касался конечно же музыки, а не
Я всегда предпочитал музыку всем остальным искусствам, но эта музыка, кажется, была уже божественным, а не человеческим творением. Звуки флейты были тем воздухом, которым я дышал, наполнили паруса небесного корабля, на котором я плыл в страну еще более прекрасную, чем Далекие Королевства. Я еще никогда не чувствовал себя таким счастливым, и я хотел навсегда остаться на этом корабле.
Музыка слегка изменилась, и я вновь вернулся в королевские покои, прислушиваясь к новой мелодии. Странное чувство охватило меня. Мне казалось, что я знаю, что произойдет дальше. Каким-то образом я понял, что сейчас флейтистка поднимет голову, и, когда она действительно так сделала — не выпуская инструмент из губ, — я понял, что сейчас ее взгляд ищет меня. Озноб, который охватил меня, когда наши взгляды встретились, был сильнее, чем от осознания того, что я до этого предугадал ее действия. Я был уверен, что и она потрясена, увидев меня, и даже подался вперед, когда мне показалось, что музыка задала мне вопрос. Ноты звучали настойчиво, но одновременно робко: тревога, пробивающаяся сквозь тайную боль. Музыка пыталась отыскать ответ во мне, и, если бы это удалось, артистка была бы счастлива. Меня вдруг окатила волна счастья, и я увидел, как заблестели глаза девушки, а я ощутил нежность к этим любимым и таким знакомым пальцам, которые могли быть только пальцами моей Диосе. Но вдруг образ Диосе исчез, а пальцы флейтистки словно обожгло жалом вины. Я попытался отшвырнуть от себя эту музыку, словно внезапно появился ядозубый демон, грозящий заточить меня в неподвижном одиночестве в той пещере, где я пребывал так долго. Глаза женщины отразили такой же болезненный шок, и все тело ее обмякло, словно ей невыносимо тяжело было играть эту преисполненную чувств мелодию. Затем она собралась с силой и подхватила ноты, словно камни, чтобы швырнуть их в предателя своей любви. Но как я ни заставлял себя не смотреть, все же я увидел, как она внезапно кивнула мне и сменила злость на манящую улыбку глазами.
В покоях надолго воцарилась тишина, та тишина, которой почитают великую артистку. Я слышал, как король что-то одобрительно шепчет. Исполнительница встала, благодарно поклонилась и исчезла за портьерой. Но как раз в тот момент, когда резко вспыхнул свет, она успела послать мне прощальный взгляд; он поразил меня выражением сожаления от расставания, и тут она исчезла. Я повернулся к королю, потрясенный, но исполненный решимости набраться сил и добиться-таки своего. Он посмотрел на меня, сначала как бы даже не узнавая, но тут же взгляд его смягчился, и король улыбнулся.
— Это была Омери, — сказал Домас.
Я вновь испытал озноб от пережитых чувств.
— Благодарю вас, ваше величество, — сказал я. — Теперь я знаю, чье имя превозносить, когда буду рассказывать товарищам о том, какую удивительную музыку довелось мне послушать.
Домас рассмеялся и коснулся моего колена.
— Ну, ну, боюсь, ты чересчур увлекся. И не только музыкой, как я подозреваю. — Я начал отнекиваться, но он еще больше развеселился. — Да что ты, напротив. Своей игрой и красотой она могла бы не привлечь только полного болвана. Но скажу тебе, как добрый человек: Омери не куртизанка, если вдруг ты так подумал. Она одна из самых прекрасных артисток моего королевства и сама выбирает, кто ей нравится.
Еще сильнее заикаясь, я поблагодарил его за информацию, в которой действительно нуждался. Но король оставил эту тему и обратился к делу.
— Ты хотел бы открыть торговлю, — сказал Домас напрямую, как обычно. — И я скажу тебе прямо — без намеков и экивоков: я смотрю на это с одобрением.
— Это такая честь для меня, и мне, как и всей Ориссе, очень приятно согласие вашего величества, — сказал я. — Но что я должен пообещать вам, чтобы ваше одобрение превратилось в письменный договор?