Далёкий край (др. изд.)
Шрифт:
Вспыхнуло высокое яркое пламя. Сквозь прозрачную, мерцающую воду широко открылось желтоватое каменистое дно.
Лодка спускалась самоплавом. Одака сидела на корме и правила. Парни стояли, держа остроги наготове.
Сонные рыбины, как коряги, стояли над камнями.
Сквозь быстро мерцающую воду казалось — они вьются на месте, как змеи.
Чумбока мгновенно ударил острогой. Железо лязгнуло о камни. Выхватив из воды острогу, он стряхнул с зубьев убитого тайменя и тотчас же снова ударил. Ударил Игтонгка, но промахнулся…
—
Чумбока сбросил в лодку линка. Одака с силой, по-мужски, ударила острогой и выбросила из воды щуку.
Лодка пошла быстрей.
Огонь выхватил из тьмы ржавую стену с висящими ветвями и рассыпал искры за утес.
— Кету лучить — вот хорошо! — вдруг, оборачиваясь к девушке, воскликнул Чумбо. — Где вода стоячая, она плавает, как в неводе…
— Садись! — воскликнул Игтонгка. — Сейчас провалимся!
Впереди, во тьме, загрохотал перекат.
Лодка понеслась.
Дно опускалось, но было видно ясней, чем днем. Стало глубже, под лодкой проносились завалы обросших водорослями камней и косматые зеленые коряги.
Гул невидимого водопада становился все грозней.
Течение вдруг обрушилось белой волной, лодку тряхнуло, бросило вниз, понесло еще быстрей и снова тряхнуло. Она падала вниз, как по ступеням.
На быстром ходу раздуло сноп лучин, насаженных на шест. Пламя повалило сильней. В ночной тишине сухой треск смолистых лучин подхватывало эхо, по нескольку раз повторяя его все сильней и сильней, и наконец треск отдавался в далеких горах так громко, словно там катали бревна.
Искры уносились вдаль и, угасая и шипя, сыпались на черную воду.
Над головами с шумом пронеслись плакучие ветви огромного вяза. Берег был где-то близко, но его не видели. Лодку вынесло на мель.
— О! Линок! Линок! — воскликнул Игтонгка. Черно-зеленая рыбина метнулась из-под остроги Чумбо… Парень промахнулся.
— Садись! Садись! — крикнула Одака и, ударив острогой, бросила в лодку тайменя…
Быстрое течение, звон перекатов, треск пламени, потоки искр, несущееся дно, видимое гораздо лучше, чем днем, скалы и деревья, вдруг пролетающие в отблесках огня, — это ли не раздолье! И Одака рядом! А кругом опасности, можно разбиться, налететь на корягу, на утес, на перекате можно споткнуться и упасть.
«Но я ловко берегу лодку от всех опасностей! Хорошо ей помогаю править! А какая она ловкая… Ноги крепкие, хорошо в лодке стоит… Меня на перекате посадила, а сама убила тайменя…»
Лодка быстро наполнялась рыбой. Между тем подул ветерок. Вода замерцала. Сквозь рябь ничего не стало видно.
Решили подождать. Чумбока направил лодку к берегу.
Когда нос ее зашуршал о песок, парень снял с шеста и бросил в воду обуглившиеся лучины. Он на садил на шест новый сноп лучин.
Ветер то стихал, то снова рябил воду. Чумбо сел рядом с Одакой. Она дружески положила ему руку на плечо.
— У сестры
Игтонгка захрапел. Вокруг была глубокая тьма. Никогда еще Чумбоке не было так хорошо, как сейчас.
Он потянулся и поцеловал Одаку в щеку.
— Я на тебе жениться хочу, — зашептал он. — Буду покупать тебя у дядюшки Дохсо.
— Ах, какой грех! — ответила Одака. Она отстранилась, вытирая травой щеку. — Тебе нельзя на мне жениться. Закон рода не велит. Ты мне брат!
— Какой я тебе брат! — в досаде воскликнул Чумбо.
— Эй, Игтонгка, — сказал Чумбока, — вон там какой большой таймень в слепой рукав забежал и плещется… Или это сохатый вышел и побежал водой?
Игтонгка схватил острогу и осторожно побрел во тьму.
— Я тебя люблю… На тебе обязательно женюсь. Я уже знаю, как это сделать…
— Ой, давай скорее отсюда поедем! — забеспокоилась Одака.
Ей очень неприятны были такие разговоры. Дружить с Чумбокой открыто, работать вместе, быть у людей на глазах — все это так приятно… Но здесь, в темноте, он хочет целоваться… это и стыдно и не хорошо.
— Ведь мой дедушка твоему не брат. Чужие люди были. Нашего дедушку только называли Самарой, а ведь он совсем не Самар. Его приняли только в род Самаров. Так что я тебе не родственник. Меня напрасно братом называешь.
Во тьме что-то бултыхнулось. Видимо, Игтонгка оступился.
— Игтонгка, ты живой? — вскочил Чумбо.
Неподалеку послышалась брань Игтонгки. Чумбока опять зашептал про женитьбу.
— Нет, мне стыдно такие речи слушать, — сказала Одака.
Чумбоку она любила. Но слушать такое — грех! «Пусть говорит с отцом, а не со мной. Со мной что говорить! Даже грешно все это слушать!» — думала она.
Вернулся Игтонгка.
— Тайменя видал?
Игтонгка угрюмо молчал. Чумбо оттолкнул лодку от берега.
— Ты худо делал, — сказал он. — Когда упал — таймень испугался… Теперь не найдешь.
Вскоре вдали стал виден огонек около балагана Дохсо.
На другой день Чумбока пробовал доказать дядюшке Дохсо, что предки его не настоящие Самары, а только приняты были в род, но тот сосал жир, ел рыбу, ничего не слушал и не понимал, к чему такие разговоры.
Чумбока загрустил.
Одака присела рядом и, как бы утешая, долго и ласково смотрела на него.
— Ну ничего!.. Мы можем вместе с тобой убежать из дому, — зашептал ей парень.
— Э-э, — молвил Дохсо, глядя, как любезничают брат с сестрой, — надо бы и мне поехать к старухе… У нас есть хорошая рыба, жир, и сохатина протухла как следует… Надо угостить старуху…
Дядя велел собираться домой.
Все уселись в лодку, Чумбо греб, и гребла Одака, и оба они радовались, что так дружно плещутся их весла и они в общей работе, в ходе лодки, в шуме воды непрерывно чувствуют друг друга.