Далёкий край
Шрифт:
— Не бойся, не бойся, — вытягивая шею, пробормотал Чумбока и робко ступил в балаган. Он и сам испугался за девушку.
Он вытерся рукавом и мокрыми руками, чтобы она могла лучше рассмотреть его лицо.
— Ну, скажи что-нибудь, — робко попросила Одака, приближаясь и заглядывая в его лицо с надеждой и страхом.
— Копяр-копяр! — подскочил Чумбока, повторяя припев песенки, которую еще в прошлом году напевал сестрице.
По всем ухваткам видно было, что это не черт.
— Если я амба, пусть гром меня убьет! —
— Уй, какой мокрый! — вдруг, приходя в восторг, всплеснула руками девушка.
Ее сомнения рассеялись, но не от заклинаний. Она видела то же милое выражение лица, тот же веселый взор, слышала тот же голос.
— Сейчас дам тебе сухую рубашку!
Она кинулась к груде тряпья.
Чумбо, как все мужчины его племени, был очень стыдлив. Он ни за что не согласился бы снять рубаху при девушке и захихикал с таким видом, словно его щекотали.
— Нет… У-уй! Совсем не надо… У меня шкура сухая, не промокла.
Между тем дождь кончился. Туча пронеслась. В балаган ударили солнечные лучи.
Одака нашла красивую и еще не грязную отцову рубаху.
— А костер у меня залило! Побегу разжигать, а то отец придет и рассердится!
Одака кинула рубашку и выбежала.
Чумбо, оставшись один, спрятался в угол и там, опасаясь, что его увидят, быстро переоделся. Слыша, как Одака ломает сучья, он подумал, что надо помочь ей.
Балаган стоял посреди реки, на островке из чистейшего песка. На близких крутых берегах зелеными стенами вздымался дремучий лес. На острове, словно утонувшие в песках, белели коряги. Чумбо взял топор, выбрал сухую колодину и разрубил ее.
— А что, дядюшки Дохсо нету? — спросил он, подходя с охапкой дров к костру.
— На сохатого охотиться поехали. А какие дрова ты принес хорошие, сухие!
Чумбо заглянул в котел. Одака нахмурилась и покраснела. Ей стало стыдно, какую плохую похлебку варит она отцу и братьям.
«Из гнилой рыбы уху варят, — подумал Чумбо, — а река полна рыбы».
— Уй, у нас никогда рыбу хорошую не поймают! — сказала Одака с досадой.
Чумбо знал, что ее братья Алчика и Игтонгка — лодыри.
— Давай с тобой рыбы хорошей наловим! — воскликнул Чумбока. — Сейчас, после дождя, рыбка ходит… Во-он…
На корневищах двух лесин, выброшенных водой на косу, растянут крапивный невод. Чумбока живо собрал его. Одака села за весла. Гребла она очень хорошо. Чумбо сбрасывал охапками сетчатку. Лодка быстро пробежала полукруг. Выскочив на берег, парень и девушка взялись за веревки и потянули плавучую дугу из поплавков на берег. Опутанные сетчаткой, бились друг о друга тяжелые сомы и щуки. Сквозь дыры в неводе ушла половина улова.
Но и это не беда.
Чумбо схватил котел с огня и выплеснул вчерашнюю уху в воду.
Одака, стоя на коленях, пластала ножом на бересте тяжелых рыб и бросала
Чумбо, как настоящий мужчина, пришел с берега уставший и недовольный.
— Невод порвали, — сказал он, присаживаясь на корточки, и покарябал ногтями голову.
«С ним не придется ссориться, как с братьями, — подумала Одака, видя, что Чумбо уже вынул из-за пазухи деревянную стрелу для надвязывания сетей, — он все делает сам».
«Мы с ней как муж и жена, — думал Чумбока. — Она хорошая жена будет».
Одака сбегала в балаган и принесла моток крапивных бечевок.
Чумбо, поджав ноги, с трубкой в зубах, стал чинить сеть.
Одака варила уху. Дров у нее множество. А то ведь самой приходилось ездить в лодке в лес за хворостом.
За последнее время у Одаки было много неприятностей. Братья придирались к ней, что нет жениха, хотели отдать какому-то старику. В семье, кроме обид, ничего не видела… Все лето приходилось с собаками таскать бечевой лодку против течения и готовить пищу… Ссорилась и дралась с братьями.
Но сейчас ни о чем плохом не думалось. Одака была счастлива. Ей так приятно, что Чумбока рядом. Приятно каждое его слово. Ведь всю весну была такая скука!
Чумбо и Одака приготовили обед, привели в порядок все хозяйство. Вместе поели. Одака вымыла посуду холодной водой. Если пятна не отмывались, она с силой терла их травой.
После обеда парень и девушка дружно сидели на берегу, поджидая охотников.
На реке появилась лодка. В ней, как три гриба, трое гольдов в белых шляпах из бересты. Послышался плеск и голоса.
— Едут! — молвила Одака.
Лодка подошла. Долговязый чернолицый Игтонгка и толстый лысеющий Алчика сбросили на песок охапки смолья и вытащили тушу молодого лося. Жадные, злые и голодные, они стали было бранить сестру, но, увидев, что дрова есть и наварена свежая рыба, замолкли. Дядюшка Дохсо пожаловался Чумбоке, что прихварывает, что-то сильно качается сердце, прошибает пот, ноги дрожат…
Четыре гольда, вынув острые ножи, свежевали зверя и тут же съедали вкусные куски. Дядя съел ноздри. Обрубили ноги и, разбивая кости топориками, сосали мозг. Насытившись, Алчика сидел на корточках у реки, мочил лицо и лысину. Дядюшка Дохсо устроился около ухи, у костра…
Чумбо снял с убитого лося шкуру, разрубил мясо и утопил его в реке, чтобы затухло и побелело как следует.
— Ты, парень, какой хороший, — сказал ему Дохсо, — сразу видно, как дядю любишь. Хорошо сеть починил… Рыбы наловил… — Дохсо удивился. Такой вкусной ухи он давно не ел. — Я тебя давно не видел, соскучился по тебе.
Долговязый Игтонгка уже после того, как все наелись, с жадностью припав к котлу, пил уху. Уже все отобедали и полезли в балаган, а Игтонгка все не мог насытиться. Он, не жуя, глотал куски с костями и давился.