Далекий след императора
Шрифт:
Но многие литовцы были против. И требовалось время даже для такого авторитета, как Великий князь литовский, чтобы свыкнуться с мыслью о христианстве. А дальше в тайных замыслах Ивана Даниловича было, заключив дружеский союз с новым христианским государством, объединить силы против Узбека. Да… мечты, мечты. Как быстро они рухнули. Как жаль! Князь тяжело вздохнул и вернулся на одр.
Нежданная смерть Гедимина вызвала смятение не у одного московского князя. Даже его сыновья, особенно Олгерд и Кейстут, были недовольны решением отца оставить на великом княжении самого младшего из семи сыновей, Евнутия. За что он так полюбился отцу, трудно сказать. У него был мягкий, добрый характер. Да и сам он был каким-то по-девичьи нежным и отзывчивым человеком. Но в этом
И вот два наиболее дерзких, решительных и волевых брата, Олгерд и Кейстут, кстати, они были от второй жены Гедимина, русской княжны Ольги, сговорились меж собой выгнать младшего из Вильны. Инициатором этого заговора был князь троцкий Кейстут. Он приехал к витебскому князю Олгерду, который получил это княжество в приданое, когда женился на витебской княгине, и сказал ему:
– Тебе следует быть великим князем в Вильне. Ты старший брат, а я с тобой буду заодно.
Тот, подумав, согласился. И они сговорились о совместном выступлении. Но когда Кейстут явился под Вильно в назначенное место, там Олгерда не оказалось. Евнукий, узнав о появлении брата с вооруженным отрядом, послал к нему Драйнаса. Кейстут, поразмыслив, принял его. И вот Драйнас увидел рослого, с окладистой бородой и зоркими глазами, троцкого князя.
Кейстут, зная, зачем Евнутий прислал Драйнаса, не стал слушать его, а объявил:
– Передай своему князю, что он не по чину занял это место.
Драйнас от таких слов даже опешил и в первое мгновение не знал что сказать.
– Э… Э… как это можно… А воля… отца? – пролепетал он.
– Ты меня слышал? – рявкнул троцкий князь.
– Да, да… – и пятясь, Драйнас удалился.
Седлая коня, оглянулся на княжье стойбище и тихонько выругался:
– Русский боров! Ну… погоди.
Кейстут не стал ожидать братца, а подозвав сотского, шепнул ему на ухо:
– Следуй за ним, – и кивнул на спину удаляющемуся Драйнасу, – и когда он будет входить в крепость, надо захватить ворота.
Тот кивком пояснил князю, что все понял, и отправился к своим людям.
Кейстут был своенравным князем и, если он что решал, ничьи уговоры на него не действовали. Даже отцовские. Когда-то, стремясь завязать с поляками добрые отношения, отец хотел с ними породниться. Для этого он решил сосватать дочь князя Мазовецкого за сына Кейстута. Да не тут-то было. Оказывается, сын был… влюблен. В это с трудом верилось. Как этот мужиковатый, грубоватый человек и вдруг… полюбил. Но… это было так. И как оказалось в будущем, эти люди не изменяли своей любви всю жизнь. Предметом его обожания была девственная жрица богини Праурымы, красавица Бирута, дочь знатного жмудина. Ее обязанностью было поддерживать постоянный огонь перед богиней. Судьба однажды занесла Кейстута на песчаный морской берег, вблизи которого шумел сосновый лес. А посредине его, на холме, находилось святилище этой богини. Там он и увидел ее. Плененный ее красотой, а до этого он и слышать не хотел о женитьбе, он тотчас захотел на ней жениться. Девушку не смутило ни его княжеское звание, ни увещание главной жрицы. Она отказала. Тогда он, подняв ее, как пушинку, на руки, трижды обнес вокруг священного огня. Так она стала его женой. Чему она покорилась: его мужской силе, доброму сердцу, – остается только гадать. Когда отец узнал, что непокорный сын привез себе жену, он, как вихрь, ворвался к ним. Но увидев ласковый, мягкий взгляд ее прекрасных очей, стройную, точеную фигурку, вдруг махнул рукой и повернул назад.
Сотскому удалось ворваться в след не ожидавшего нападения Драйнаса, а тут подоспел сам Кейстут. Евнутий, услышав, что шум битвы с невероятной скоростью приближается к его дворцу, бежал. Кейстут послал за ним погоню и пленил его. К этому времени подоспел и Олгерд. На своем суде они приняли решение: отдать Евнутию в правление Изяславль. Потом все тот же неуемный Кейстут собрал всех братьев, и они условились, что Олгерд будет великим князем, а все слушаются его, и все, что добудут:
К сожалению, порой жизнь заставляла нарушать этот договор.
Иван Данилович пригласил к себе сыновей Семена, Ивана и Андрея и поведал о договоре сыновей Гедимина. Братья поняли, что отец хотел бы, чтобы они поступили так же и всеми мерами расширяли московские границы, как Олгерд. И не только поняли, но обещали следовать его желанию.
Этот разговор с сыновьями великий князь Всея Руси завел не случайно. Он чувствовал, как жизнь уходила из его тела. Особенно его состояние ухудшилось после Пасхи. Он пригласил к себе священника и объявил ему, что хочет принять монашеский сан и взять имя Ананий. Когда священник, совершив полагающиеся для этого действия, ушел, Иван Данилович вдруг почувствовал облегчение и даже прилив сил. Приказав монаху и служке оставить его одного, он поднялся, прошелся несколько раз у своего одра, точно оценивая силы. Остановился и, держась за спинку одра, отдышался. Тут, видать, и пришло желание, пройти в молельную комнату. Там он помолился. Выйдя из нее, ощутил голод и направился в трапезную.
Молва, что князю стало лучше, промчалась по хоромам, чтобы затем выплеснуться на улицу. Люди вздохнули с облегчением, крестясь от всего сердца, и благодарили Всевышнего. Князь поужинал и его потянуло в сон. Но, прежде чем пойти в опочивальню, он вышел на крылец. Когда он глянул на знакомый двор, зашумела тысяча голосов:
– Калита! Калита!
Он постоял. Слезы навернулись на его глазах. Потом, вздохнув, окинул взором окружающий мир и тихонько пошел к себе, чтобы больше его уже не увидеть. А утром вдруг загудели колокола: тревожно, жалобно, угнетающе. Весть о кончине Калиты быстрее молнии полетела по Московии. И поднялся на Руси такой плач, от которого все вороны отлетели прочь от своих обжитых мест. Но его уже не поднять, а жить-то надо. И стало мучить другое: «А кто заменит?».
– Да, Семен! – отвечали знатоки.
– Так его же нет. Он в Орде, – отвечали с испугом на лице некоторые.
– Вернется! – уверяли знатоки.
Весть о кончине Ивана Даниловича застала Андрея Пожарского на новом месте, пожалованном Калитой, где он готовился к обустройству. Кто-то подсказал, что есть хороший строитель Сафон Кажан, новгородец. Он самому Калите строил. Этот довод был убедительным. Гонец поскакал к Кажану. А пока что шла разбивка. Свои хоромы Андрей хотел поставить по образцу московских. Уж больно об этом просила Дарьюшка. А как откажешь любимой жене? Вот за этой работой и застала его страшная весть. Он, не раздумывая, немедленно вернулся в Москву.
Встреча с Василием Кочевой все поставила на места. Боярин не то от расстройства, не то от простуды захворал. Они долго о чем-то разговаривали. Было ясно из этой встречи одно: они расстались не только по-дружески, но чувствовалось, что и сблизились в своих помыслах. Вернувшись к себе, Пожарский объявил жене и друзьям, что срочно отбывает в Орду.
Не стал терять время и Кочева. Он собрал у себя в трапезной бояр и купцов, о которых он знал, что они верой и правдой служили Калите. К нему пришли Федор Плещей, Лука Протасов, Василий Вельяминов, Василий Коверя, Федор Елферьев. Несмотря на то, что на улице стояла теплынь, в помещении топилась печь. Кочеву лихоадило. Он вышел к ним в овчинной телогрейке, на шее – шерстяной платок. Он кивнул головой и сел поближе к огню. Служка, сопровождавший его, молча взял корчагу и разлил медовуху.
– Помянем, – хриплым голосом проговорил хозяин.
Все поднялись и осушили кубки.
– Да, – обтирая усы и садясь проговорил Плещей, – осиротели!
– Жизнь берет свое, – прохрипел хозяин, – нам надо подумать, чтобы в Москве кто бучу не поднял, пока явится Семен Иванович, – сказав, кивнул служке, чтобы тот разлил по второй.
Выпили дружно. Заговорил Лука:
– Те надо было, – он смотрит на Коверю, – Александра Ивановича и Федора Акинфовича покликать.
– Я их уже кликал, – ответил боярин.