Далёкий выстрел
Шрифт:
Утром Бак быстро свернул одеяло, приторочил к седлу «винчестер», надел тёплую куртку и молча сел в седло. Джессика не заметила его отъезда, уснув после тяжёлой ночи, дожидаясь прихода агента из похоронного бюро. Когда Бак тронул коня, улица, заполненная серым осенним воздухом, ещё спала. Пропитанный мглой утренний ветер беспокойно рябил поверхности бурых луж на дороге. Где-то за углом скулила собака.
В дверях своего дома появился Эрик Уил в траурном одеянии и с чёрным зонтиком в руке. Он был бледен, губы его подрагивали. Увидев Эллисона верхом на лошади, он удивился и хотел даже окликнуть Бака, но не решился, заметив страшное выражение на лице всадника. Бак покачивался в седле,
Бак возвратился в город через пять дней. Он проскакал, не глядя ни на кого, через главную улицу и остановился возле кладбища. Эрик заметил бледность лица Эллисона и безвольную правую руку, прикрытую брошенным на плечи влажным одеялом.
Немного позже, когда Бак вернулся с могилы Билли Шкипера, расседлал лошадь и вошёл в дом, где к нему бросилась заплаканная Джессика, Эрик Уил приблизился к холмику земли, под которым покоилось тело Шкипера. Перед деревянным крестом и дощечкой с именем Билли он увидел на чёрной земле три скальпа.
ДЫХАНИЕ ЛЕСА (1871)
Прошедшая зима не сумела прогнать мысли Эллисона о переезде. Едва солнце подсушило землю, он погрузил вещи в фургон и велел жене готовиться в дорогу. Джессика громко протестовала, но Бак не уделял её словам ни малейшего внимания. Когда пришёл день, намеченный им для отъезда, он взял на руки дочь, посадил её в фургон. Жена металась по комнате, не зная, как ей остановить мужа, плакала, заламывала руки.
– Мы с Лолой ждём тебя, – крикнул ей Бак, – или ты не едешь?! Тогда желаю приятного одиночества.
Джессика, всегда панически боявшаяся за жизнь дочери, бросилась в фургон, поняв, что муж не склонен шутить.
Путь до Белой Реки, где, как помнил Бак, много лет назад он обнаружил в укромном уголке заброшенную избу, прошёл гладко. За все время путешествия ни разу не появились индейцы, и Бак, указывая Джессике на зелёные холмы, говорил с удовольствием, что это чудесные места, спокойные, благодатные.
– Впереди ещё лучше будет, вот увидишь… Если тот дом вдруг окажется кем-то занят, мы устроимся рядом, станем соседями. Но я сомневаюсь, что мы там встретим кого-либо. Кому вообще пришло в голову поставить там сруб?
Когда фургон, накренившись на косогоре, остановился перед бревенчатыми стенами, покрытыми мхом, Джессика невольно вздохнула: по крайней мере над головой уже была крыша. Лола обнаружила позади дома несколько костей, но Бак велел ей выбросить их подальше и не упоминать о них матери. Пока Джессика с дочерью выгребали мусор из дома, чтобы хоть немного привести его в порядок, Эллисон соорудил простенький загон для десятка лошадей, которых пригнал с собой.
Возле избы протекал ручей, сбегавший с гор, вилявший между камней и впадавший в Белую реку примерно в полутора милях от жилища Эллисонов. Холмы величественно изгибались вокруг, а на западном берегу реки превращались в сплошную горную цепь, синюю по утрам.
– Вся земля тут, Джесс, полна чарующей силы. Воздух здесь наполнен живым духом. Это ничего общего с городом, дорогая… А там, если переправиться через реку Шайен, лежит страна Лакотов, которую называют Чёрными Холмами. Если мне однажды удастся уговорить тебя, то мы переберёмся в племя…
– Вот уж нет! – с испугом воскликнула женщина. – И попроси своих краснокожих дружков вообще к нам не приезжать. Господи, что за удел? Как
Самым тягостным чувством на новом месте, которое охватывало Джессику, оказалось чувство одиночества. Оно нападало на неё всякий раз, когда Бак садился в седло и отправлялся на охоту. Едва его фигура скрывалась за пригорком, у неё сжималось сердце. Лола брала мать за руку и тянула в дом. Повседневные дела, однако, не позволяли ей подолгу сидеть за стенами, и, пересиливая страх, женщина выходила хлопотать наружу, держа возле себя постоянно заряженное ружьё. Но и оружие под рукой не позволяло ей чувствовать себя защищённой. Более того, даже присутствие мужа, который считал себя в этом диком краю абсолютно на своём месте и находил общий язык даже с койотами, не снимало до конца постоянное напряжение нервов. Бак смотрел на горы и лес спокойно, как Джессика смотрела на входную дверь магазина. Но она, не знавшая раньше ничего, кроме уюта, воспринимала первобытность окружающего её мира с не покидавшим её ожиданием опасности. Дыхание и многочисленные голоса гор заставляли её вечно сжимать кулаки. Постоянное ожидание, что лес вдруг выпустит когти и набросится на неё, временами доводило бедную женщину до истерики. Дочка дрожала, забиваясь в такие минуты в дальний угол хижины, и широко раскрытыми глазами смотрела на слёзы матери. Бак не умел остановить рыдания Джессики и бессильно опускал руки.
– Зачем ты нас привёз? Я хочу обратно. Сжалься, Бак, умоляю тебя, отвези меня с Лолой назад, отпусти нас.
– Я не могу жить в городе! – отвечал Эллисон. – Я подыхаю там!
– А я умираю здесь. Я боюсь. Здесь вечный страх. Посмотри на Лолу. Пощади нас!
Бак отворачивался, пытаясь не слушать просительного голоса жены, но чувствовал, что должен будет выполнить когда-нибудь её просьбу. Джесс выглядела такой несчастной, каким он никогда не был в городе. Похоже, их дороги расходились.
– Бак, я так больше не выдержу.
– Папа, – подхватывала Лола, – я тоже хочу домой.
Два месяца в диком краю принесли не облегчение, как рассчитывал Бак, но заботы. Одна печаль ушла, другая заняла её место. Мысленно Бак уже согласился отвезти семью обратно в Лэсли, но никак не мог заставить себя посадить их в фургон и погнать лошадей на восток.
Пару раз наведывались Лакоты. Эллисон спокойно беседовал с ними, угощал их мясом и кофе. Индейцы смеялись, но притаившаяся у окна Джессика не верила, что эти одетые в длинные рубашки или закутанные в одеяла всадники не сделают ей ничего плохого. Замерев от ужаса, она разглядывала их длинные косы, ожерелья, колчаны со стрелами и украшенные перьями круглые щиты. Бедная женщина не отличалась твёрдостью духа, и отрезанность от цивилизованного мира, обещавшая ежедневные превратности судьбы, сводила её с ума.
Однажды появились Поуни. Они объяснялись с Эллисоном знаками и курили трубку. Джессика, поражённая устрашающим видом их бритых голов, целый день после их визита не могла вымолвить слова и не отходила от окна, считая, что такие дикие люди не могли не вернуться, чтобы убить цивилизованных граждан. Её стало трясти от одной мысли, что эти посетители могли появиться в отсутствие мужа.
Бак отлучался часто, но пытался не уезжать далеко. Всё чаще стал он задумываться над тем, что откладывать поездку в город нельзя. Измученное лицо жены, потерявшее красоту и свежесть, постоянные слёзы терзали его сердце. Ему, выросшему в суровой и неласковой природе, привыкшему рассчитывать на собственную смекалку и сноровку, никогда не приходила раньше мысль, что жизнь в прерии или горах не могла по казаться желанной и прекрасной, если человек был брошен в неё по чужой воле. Теперь он ясно видел это.