Далеко ли до Сайгатки?
Шрифт:
— Мамай, Женька, где ты? — в последний раз изо всех сил крикнул Вадим.
Никто не отозвался. В лесу было тихо.
За Черным логом
Спирька, или, как его презрительно окрестил Мамай, «Барон-Спиридон», не пришёл в тот день в школу вот почему.
Рано утром, проснувшись, он увидел в окно: Вера Аркадьевна с нахмуренным и озабоченным лицом запрягает во дворе Боярыню.
— Вера Аркадьевна, куда это вы спозаранок? — спросил Спиря, выскакивая в одной рубахе в сени.
— Понимаешь,
— С кем поедете-то?
— Да просто не знаю. Бориса Матвеевича в Сарапул вызвали, Маша на буровой. Ступай в избу, простынешь.
— Вера Аркадьевна, давайте я с вами!
— Ты? А школа как же?
— Догоню! Варя ужотко уроки принесёт… Одной же вам несподручно!
— Может быть, и правда с тобой? Уроки вместе подгоним… Бориса Матвеевича надо выручать.
После того как и отца Спири, дядю Кирилла, взяли в армию и он уехал на фронт, мальчик остался за старшего не только в семье. Всё чаще он заменял отца и у геологов. Одевшись и подпоясавшись потуже, Спирька вышел во двор. Уже запряжённая Боярыня, подрагивая спиной, громко жевала под навесом сено. Было не то чтобы морозно, а трудно дышать: воздух казался весомым.
Вера Аркадьевна, на ходу доедая шаньгу, шла к воротам с сумкой и молотком. Спирька бросил в телегу кайло, лопату, они зазвенели о бадью, и Боярыня, прянув ушами, выбежала из ворот.
Улица была пуста, в окнах домов ещё горел свет. Телега прогрохотала по мосту, свернула к просеке. Дальше стелились убранные серо-жёлтые поля, на них чернели проплешины. Торчали редкие вешки, отметины будущих шурфов. Сливаясь с небом, темнел близкий лес.
Добрались до Чёрного лога почти к полудню — очень развезло дорогу.
— Завируха нынче будет, — сказал Спирька.
— Вот уж некстати. Почему думаешь?
— А вон, глядите!
От Камы по небу быстро двигалось кудлатое ярко-белое облачко. Вера Аркадьевна, покачав головой, соскочила с телеги. Сначала шурфы шли неглубокие, метра по два, без креплений. Вера Аркадьевна бросила в один молоток, он глухо стукнулся о дно.
— Лёд, — сказала она. — Придётся скалывать.
Перекинув через плечо сумку с полевой книжкой и мешочками для проб, она ловко спрыгнула в первый шурф.
— Лопату бросай!
Спирька спустил лопату, и лёд со звоном и хрустом стал раскалываться под ударами железа.
Работали молча, изредка перекидываясь словами. Спирька принимал мешочки с пробами, подавал кайло… Тяжёлое, нависшее небо тревожило всё больше.
— Из глубокого шурфа, жаль, не придётся пробы взять, — сказала Вера Аркадьевна, когда обошли все мелкие. — А нужно бы как…
— Почему не придётся? — заволновался Спиря. — Раз нужно, возьмём!
— Да ведь не вытащишь ты меня, тяжело. — Вера Аркадьевна вздохнула с сожалением. — В другой раз приеду.
— Вытащу! — Мальчик даже обиделся. — Боитесь, не осилю? Маша вон справляется.
— Верю. — Она улыбнулась. — Да тебя жалко.
Руки, согревшиеся от движений,
Шурфы чернели среди седого жнивья. Последний, самый глубокий, из которого так хотелось взять пробы, был у леса, ближе к Каме. От неё уже крутил, вороша сухую полынь, ветер.
И вдруг с побелевшего неба повалил снег. Он посыпался сразу, неудержимо и бесшумно, преображая землю. Боярыня фыркнула, подняла уши. Брезент на её спине мгновенно превратился в пушистое покрывало.
— Ах ты, будь неладна… — огорчилась Вера Аркадьевна. — Снегу теперь навалит, заметёт, вовсе из глубокого шурфа нельзя будет пробы брать! Вот беда-то.
— Давайте сегодня заберём? А? — В голосе у Спирьки было столько просьбы. — Хотите, я сам полезу? Что мне, первый раз?
— Нет. Уж если лезть, то только мне, — твёрдо сказала Вера Аркадьевна. — Ладно, Спирюшка, давай попробуем. Я руками в стенки упираться стану, тебе легче будет. Давай.
Снег бил в глаза.
Он колол лицо, забирался в ноздри, ветер то и дело срывал шапку. Спирька сдёрнул её совсем, но Вера Аркадьевна прикрикнула:
— Я тебе сниму! Сейчас же надень!
Согнувшись, она поднялась к насыпи. Проверила вороток, тормоз. Стойки поскрипывали под сильными порывами ветра. Прикрепили бадью. Канат рвало из рук, осыпая снегом.
— Фонарик где? — прокричал Спиря.
— Здесь, у меня.
Шурф был глубокий, метров восемь, узкий, обшитый сверху брусьями. Снег косо летел в него, как в колодец. Брусья обледенели и покрылись коркой.
— Ну, Спирюшка, держи, — сказала Вера Аркадьевна, становясь одной ногой в бадью. — Трудновато, конечно. Да ведь забьёт снегом, ещё труднее будет…
— Я держу!
Спирька навалился на вороток.
Вера Аркадьевна сунула за пояс молоток, фонарик и, упираясь обеими руками и свободной ногой в стенки шурфа, стала осторожно спускаться.
— Скользко? — прокричал Спирька.
— Ничего… Ещё немного!.. Так… Закрепляй!
Голос в шурфе становился глуше, канат дрожал, натягиваясь, и Спирька отпускал его постепенно, без рывков. Закрепив тормозом, вздохнул с облегчением. В забое мягко застучал молоток — Вера Аркадьевна брала пробы.
А ветер между тем незаметно гнал за спиной по полю белый крутящийся вихрь. Нагнал, дохнул холодом и рассыпался. Пальцы у Спири заныли в рукавицах.
Брезент на Боярыне вдруг стал колом и покатился в поле.
— Спускай дальше! — глухо прокричала из шурфа Вера Аркадьевна.
— Есть!
Закрепив снова вороток, он лёг на насыпь. Глубоко в забое шурфа мигало крошечное жёлтое пятнышко — свет фонарика. Всё в порядке!
Спирька сбегал к Боярыне, приволок из поля улетевший брезент.
Наконец Вера Аркадьевна подала сигнал:
— Готово… Пробы сначала прими!
Вытащить наверх бадью с наполненными мешочками было не трудно. Спирька аккуратно сложил мешочки у насыпи — снег тотчас сровнял их, точно спеленал. Потом спустил бадью обратно…