Далеко от Москвы
Шрифт:
— Прости меня, Алеша. Нагрубил я тебе сгоряча.
— Пустяки это, Георгий, — устало отвечал Алексей. — Мы с тобой миллион раз поругаемся и помиримся. А хорошего человека потеряли и не вернем.
В начале мая неожиданно пошел снег — ленивыми большими хлопьями. Их сменил чистый и мелкий первый весенний дождь. За одну ночь отогретая земля покрылась нежным пухом травы и словно засияла зеленым светом.
Беридзе дал приказ прекратить на проливе всякое движение. Поручив Ковшову руководство всеми работами на Тайсине со стороны мыса Гибельного, главный инженер направился с Карповым в глубь острова, на подмогу к Рогову.
Зимняя дорога расползлась, просека
Главный инженер скрепя сердце мирился с этим варварским способом работы. Он с радостью откликался на любое предложение, облегчающее труд, и в двух местах, обнаружив на складах мотки толстой проволоки, помог быстро наладить подвесную дорогу для переброски бревен из леса к трассе.
— Еще скажи спасибо, что такие труды выпали на лучшее время в тайге, — говорил Карпов.
И верно. Осточертевшие холода с метелями остались позади, знойное лето с тучами непереносимых комаров и мошкары еще не наступило. Воздух был теплым, мягким. Под белой корой манчжурской березы началось движение сока, и на трассе все пили из берестяных стаканчиков сладковатую терпкую воду, живительное «вино весны».
На четвертый день путешествия в тайге то верхом на лошади, то пешком, по пояс в трясине, Беридзе и Карпова настиг холодный ветер с пролива.
— Ледоход начался, паря! — сразу определил Карпов.
...Последним, кто рискнул пройти с материка на остров по еще неподвижному, но ненадежному льду пролива, был Кондрин. Он уже не раз бывал на острове; Беридзе обязал его помогать в работе менее опытному, чем он, бухгалтеру островного участка. Кондрин, отпрашиваясь у Филимонова, объяснил: ледоход продлится недели две-три; за это время ему, Кондрину, удастся проверить состояние учета по всем раскинутым на острове складам и торговым точкам. В действительности же Кондрин не только поэтому заторопился на остров. Отношения его с Серегиным обострились. После пропажи чертежей Серегин, очень разозленный и взволнованный, пришел к бухгалтеру и требовал:
— Верни чертежи, украденные из мастерской. Это твоя работа! И перестань пакостить! Иначе я с тобой рассчитаюсь.
— Ты спятил, Серегин! Какие чертежи, какие пакости? При чем здесь я? — возмутился Кондрин.
Механик, не желая слушать оправданий, упрямо настаивал на своем. По его мнению, Кондрин имел прямое отношение к странным происшествиям на участке и в случае с бараками, и в случае с пробками в трубопроводе.
— Убирайся с участка, и я тебя забуду, — твердил Серегин. — Дай мне и всем людям спокойно работать. Из-за тебя и на нас падает тень. Я покой потерял — все думаю, как бы ты где-нибудь не навредил.
Кондрин имел возможность и раньше убедиться в том, что Серегин целиком поглощен монтажом насосов и ко всему другому потерял интерес. Серегин смотрел на бухгалтера зверем, когда Кондрин заходил в мастерскую хотя бы по долгу службы. Под горячую руку он мог не только донести на него, но и просто убить.
Кондрин пытался пригрозить Серегину, уговорить его — ничего не получалось. Механик пришел к Кондрину с окончательным решением и не сдавался.
— Буду ждать до завтра, —
Вскоре после разговора с Серегиным Кондрин, несмотря на предупреждение, что лед в проливе вот-вот тронется, отправился на остров. А после его ухода, ночью, с механиком Серегиным произошел несчастный случай. Он пробирался мимо постройки насосной станции, и сверху ему на голову свалился тяжелый брус. Беридзе доложили о происшествии; Серегин сутки не приходил в сознание, состояние его было безнадежное.
Со скалистого мыса Гибельный Алексей и Таня смотрели на оживший пролив. Торосы рушились. Крупные льдины громоздились одна на другую и, как живые звери, выбрасывались на скалы. Освобожденный от зимних оков поток мощно шумел. Сложный вихрь звучаний оглушал людей, стоявших на берегу. Ревел и выл бешеный ветер. Глухо трещали ломавшиеся на части ледяные пласты — это походило на орудийные выстрелы. С непрерывным шуршанием терлись о берег льдины. Музыкально звенели, перетекая и крутясь воронками, быстрые водяные струи. И, подобно льдинам, такой же нескончаемой чередой плыли мысли Алексея и Тани, наблюдавших за ледоходом. Алексей думал о том, что вот уже два месяца он не получал известий о Зине. Он посылал ее матери телеграмму за телеграммой, но без ответа.
Таня в который раз пыталась разобраться в своих усложнившихся взаимоотношениях с Беридзе. Он уехал, и она тосковала...
...С неотступной думой о Тане продолжал пробиваться сквозь тайгу Беридзе. Холодный ветер стих. Все торжествовало теперь в природе. Белоснежными гроздьями украсилась черемуха. Дубки сбросили зимнюю одежду — ржавые и жесткие, будто железные, листья; их сменили молодые темно-зеленые побеги, бурно разорвавшие почки. Зацвел багульник, и склоны сопок заполыхали фиолетово- малиновым огнем.
Карпов, сопровождавший главного инженера, все замечал: «Слышь, кричит вертишейка!» — настораживался он. «Смотри, паря, первая ласточка прилетела». В тайге было столько птиц, что стрелять в них можно было почти не целясь. Озерки буквально вскипали от взлетавших уток. Прямиком Карпов ходить не умел, обязательно петлял. Он выходил к Беридзе с пристегнутой к поясу дичью, держа в руках охапки фиалок, примул, червонно-желтых калужниц. Георгий Давыдович благодарно принимал от него эти пышные подношения. На постройке лежневки часто видели главного инженера, размахивающего цветами. Беридзе зачастую приходилось ругаться или в нужную минуту подставлять плечо под бревно, и тогда фиалки и примулы летели в болото. Таким образом пропадали десятки букетов, не доставленных по назначению — Тане, которой Беридзе с радостью преподнес бы все цветы тайги.
На исходе пятых суток Беридзе и Карпов добрались до большой таежной реки Ой. Здесь Рогов строил деревянный мост. К мосту вела уже готовая на несколько километров дорога. Постройка шла к концу. Однако Александр Иванович был недоволен и сердит.
— На этой реке заойкаешь и заахаешь, — со злостью жаловался он Беридзе.
По зимнику сюда не завезли продукты, так как всего в двадцати километрах находилась база. Это незначительное расстояние оказалось теперь, при весеннем бездорожье, трудно преодолимым. Вьюками могли доставлять лишь самое необходимое — муку, соль, консервы, поэтому пища была скудной, а выпекаемый на кострах хлеб отдавал лошадиным потом и дымом. К тому же к строителям привязалась какая-то странная болезнь. Люди жаловались на слабость и потерю аппетита, говорили, что гибнут, просили помощи. Рогов, наладив дорогу к базе, сумел привезти продукты и улучшить питание, но перед неизвестной болезнью он был бессилен.