Дальнейшие похождения Остапа Бендера

Вилинович Анатолий

Детище Козлевича — «майбах» стоял в просторном сарае-гараже и Адам Казимирович отдыхал вместе со всеми. Сидели у открытых окон с видом на море и порт, откуда доносились гудки пароходов и перезвон грузовых кранов.

А днем Бендер и Балаганов носились по городу. Знакомились с базаром, с магазином под вывеской: «Торгсин» и узнавали все о водолазных делах в морском порту.

Адам Казимирович в их отсутствие шел в гараж, осматривал машину, обтирал ее в очередной раз от пыли и с удовлетворенной душой выходил во двор. Здесь он зачастую

играл с детьми Валерос Тасией и Павлакисом, у которых была небольшая юркая и веселая собачонка по имени Звонок.

За время ожидания отправки греков на родину, компаньоны выгодно продали им часть своего антиквариата. И не только семье Валерос, но и другим, тоже отплывающим в Грецию.

И вот настал день, когда пришел пароход за выселяемыми греками, жившими в Мариуполе. Пароход с названием «Катарини» привез стране, строящей социализм, сельскохозяйственные машины, маслины и горы ящиков с апельсинами и лимонами. А обратным рейсом он должен был забрать выселяемых из страны Советов своих соотечественников.

Единомышленники пошли провожать отбывающих на родину, желая заодно познакомиться, как это будет все происходить.

И греков и компаньонов волновал таможенный досмотр, при проходе через который у отплывающих могли конфисковать то, что было не дозволено к вывозу за границу.

Но все проходило благополучно.

Тасия держала на руках собачонку и очередь пассажиров на пароход медленно продвигалась через турникет и заслон с представителями таможни, пограничников и консульства. И семья Валерос уже проходила этот заслон, когда неожиданно для всех разыгралась трагедия.

С парохода через рупор было объявлено вначале по-гречески, а затем и по-русски, что собаки и другие животные на пароход не допускаются ни под каким видом. Причину этого ни советская сторона, ни капитан греческого парохода не объясняли. Нельзя и все. И семье Валерос категорически было приказано оставить собачонку на берегу и идти на посадку. Боже, что тут поднялось! Казалось, что весь порт и акватория его всколыхнулись от рыдающих криков детей Тасии и Павлокиса.

Несмотря на все уговоры Манолиса, Орсолы, пассажиров и провожающих, таможенное начальство, представитель консульства и капитан «Катарини» были неумолимы.

Звонок юркнул между ног пропускников и пассажиров и скачками понесся к трапу парохода, по которому уже поднимались его хозяева. Но вахтенные моряки у трапа под строгим наблюдением капитана отогнали собачку в сторону и она заметалась по пирсу вдоль борта парохода, жалобно скуля и повизгивая. И в ее голосе, казалось, слышалось человеческое прощальное рыдание.

Моряки у трапа сочувствовали плачущим детям, стоящим на борту парохода и жалобным завываниям Звонка, но ничего сделать не могли, видя грозные взгляды своего капитана, смотрящего с командного мостика.

Компаньоны стояли среди провожающих за деревянными отгородками и сочувствующе смотрели на трагедию, разыгравшуюся между маленькой беспомощной собачкой и отплывающими

ее хозяевами. Смотрели и ничем помочь не могли.

И тут Козлевич не выдержал. Он попросил таможенников разрешить ему пройти на причал, чтобы поймать собачонку и унести — ее домой. К удовлетворению всех присутствующих ему было это разрешено.

Адам Казимирович бросился по причалу к пароходу за Звонком. Но несмотря на все ласковые призывы сердобольного Адама и попытки, поймать собачонку ему никак не удавалось.

Звонок отбегал вдоль пирса так далеко, что угнаться за ним Козлевичу было не под силу, а затем проносился мимо расставленных рук автомеханика и вновь пытался проскочить по трапу на пароход.

Поняв всю несостоятельность осуществить свои намерения, Адам Казимирович изрядно вспотев, как отчаянный футболист на поле за мячом, был вынужден вернуться за перегородку к своим друзьям.

Настал трогательный миг отплытия «Катарини». Над портом разнесся протяжный гудок парохода и все провожающие и отплывающие замахали руками и платками.

Звонок еще раз попытался проскочить между вахтенными на трап, но тот уже оторвался от пирса и он, ударившись о край трапа, жалобно взвизгнул и упал на причал. А трап пошел вверх все выше и выше.

Послышались команды греческих моряков, поползли канаты на лебедки парохода и за кормой его забурлила вода от винтов. Железная плавучая громада начала медленно отходить от стенки причала.

Звонок прыгал, тоскливо завывал, бежал вдоль отдаляющегося борта парохода с его хозяевами.

Сцены прощания отплывающих и провожающих были трагическими. Но еще более трагическим было поведение Звонка. И когда пароход отошел уже на приличное расстояние от пристани, многие люди вскрикнули, увидев как Звонок бросился с пирса в море и изо всех сил работая лапками, поплыл за удаляющимся пароходом.

Возгласы сочувствия были настолько слышимыми, что таможенники начали убирать турникет, и когда открылся проход, то все люди бросились по пирсу, продолжая махать руками удаляющемуся пароходу. А за ним все менее отчетливей и отчетливей виделась среди волн головка выбивающейся из сил собачонки по имени Звонок.

— Какая преданная собачка, — покачал головой Бендер, когда единомышленники невесело возвращались домой.

— Сволочи они и пароходные греки, — сплюнул со злостью Балаганов. — Что им стоило пропустить Звонка. Устроили такую драму.

Адам Казимирович молчал. И если бы Остап и Балаганов заглянули бы в его лицо, то увидели, что на глазах их друга застыли слезинки.

— Скверные люди, — ни к кому не обращаясь произнес Козлевич.

Бендеру и Балаганову было ясно, кого их старший друг имел в виду.

После проводов греческой семьи Валерос трое компаньонов уселись за столом на открытой веранде купленного ими дома. На столе у самовара стояли розеточки с айвовым и черешневым вареньем, оставленным уехавшими греками. Пили чай и Остап говорил: