Дальние страны
Шрифт:
…Мне здесь нравится: леса, сады, причем ограды – не плетни, как в Сибири, а колючая проволока, натянутая на колья… На задворках таких огородов, за такими колючими проволоками – лесок, в нем разные съедобные травы. «Курочки»: срываешь, а из стебля на месте срыва выступает молочко; вкус – освежающий. «Кислица»: кисленькая… Самое же лакомое – молодые стебли репейника-лопуха, только их нужно аккуратно очищать от горькой кожуры. Правда, они, эти стебли, съедобны ранним летом, пока не покрылись лиловыми цветами-липучками, тогда их, стеблей, кожура дубеет и в пищу не годится. Мы с ребятами также находим всякие ампулы, гильзы – следы каких-то былых боевых действий – уже не говоря о следах присутствия японцев в виде предметов обихода – раскладушек, вёдер, тканей, вышитых настенных
Мы дружим с Надей *Подосинниковой, у неё, как и у меня, отец не вернулся с фронта. Надя, её младшая сестрёнка Маня и я относимся к этому без истерики: ведь мы не очень хорошо помним либо вообще не помним наших отцов (это потом, подросши, начнём поминать и помнить), а вот с их старшей сестрой, четырнадцатилетней Ниной, случаются приступы, когда она в слезах зовёт погибшего на фронте отца: «Папа! Папочка…» Ей приносят в стакане воду, утешают… Иногда я остаюсь – мама разрешает – ночевать у Нади, и это так чудесно: ночевать не дома! …Нам стелют на полу – глиняном, как в большинстве местных домов, стелют трём: Наде, Мане, мне. Но когда в доме гаснет свет, то есть когда их мама тётя Паша гасит керосиновую лампу и становится темно, нам на нашей общей постели на полу становится так смешно, так смешно! Ну, просто умираем от смеха, окрики тёти Паши не помогают. Натягиваем одеяло на головы, приглушить вырывающиеся звуки хохота. Проходит полночи в удержании смеха…
А днё-ом! Днём самые-самые смешные вещи: когда кто-то из девочек повязывается платком под «бабушку», при этом выставив наружу уши; или ещё, если кто-нибудь из нас, девочек, отплясывает, обернув вокруг талии шаль, и вдруг в танце обнажает ногу до бедра! Даже вспомнить такую сценку – хa-xa-xa! – смешно.
У Надиного дома растёт дерево грецкого ореха, дерево мощное, высокое, и мы, не в состоянии на него забраться, изо всех сил колотим по стволу, запускаем камни и палки вверх, сшибая зелёные плоды. Расколотишь – а внутри белая масса, горьковатая и вяжет во рту… Можно также лакомиться зелёными сливами или ранетками – ужасная кислятина, но, во-первых, так здорово лазить по деревьям, и потом – не ждать же месяц под деревом, когда поспеет.
Через дорогу от школы дом и сад, то есть сад и дом семейства Пирожков. Хозяйка семейства Пирожков, Ганна – здоровущая немногословная женщина, или жiнка, так она себя называет, будет уборщицей в школе. Она навещает маму. Придёт, сядет на стул, молчит. Когда мама её чем-нибудь одаривает (крем для лица, платочек и пр.), Ганна восклицает: «Та не надо!» – и жадно хватает протянутый презент. Смешно! А рядом с домом Пирожков хата Гуз, у них Колька и Петька, Колька постарше, Петька младше, играем вместе. Есть ещё Коля Шкуров – черноволосый красивый мальчик. (!) Рядом со школой дом Плотниковых. Старшая девочка Плотниковых, Кланя (Клавдия) – добродушное существо, на все насмешки отвечает улыбкой – незлобивая до такой степени, что считается слабоумной. Кланя будет в одном классе и даже за одной партой со своей младшей сестрой. Младшую сестру Клани зовут Марина, у неё замечательно густые пепельные волосы – тугие косы, темно-синие глаза с длинными ресницами. Из-за этих ресниц деревенские женщины назовут её самой красивой в деревне девочкой. Мне дадут второе место, подвели мои короткие ресницы. Хотя, я думаю, даже второе место мне только потому, что моя мама учительница. На третьем месте по красоте, по их мнению (а по-моему, на первом) – Надина сестрёнка Маня, черноглазая, черноволосая кудрявая девочка. На окраине, у самой шоссейки семейство Ковток. Дядя Митя Ковток, бригадир колхоза, неравнодушен к маме, заглядывает к нам по поводу и без повода, а Тонька Ковток, его младшая дочка – страшная врушка и фантазёрка. Убедила меня в том, что зелёные лягушки, которые водятся в огородах, впиваются в ногу, а потом выглядывают наружу из-за прозрачной кожи, как из-за оконного стекла. Под впечатлением от Тонькиных рассказов я боюсь зелёных лягушек.
ОСЕНЬ. Первый раз в первый класс: как раз накануне первого сентября попала мне на глаза, то есть в руки, книга «Жизнь Клима Самгина» Максима Горького. Книга физически читаема,
…Прихожу в себя на несколько секунд: я на полу, а надо мной мама, пытается укрыть меня простынёй, и эта белая простыня, и сама мама кажутся мне такими огромными, боюсь, обрушится, придавит меня простыня:
– Мама, не надо, не надо…
Снова теряю сознание…
Пропустила первое, второе, третье сентября… Но вот, сижу в классной комнате, за последней партой. Мама – моя учительница, в классе я должна её звать по имени-отчеству, «Мария Константиновна».
А «Жизнь Клима Самгина» так и осталась недочитанной.
В мамину зарплату едем на грузовиках-попутках в город Бикин. Ходим по базару, на прилавках ломти хлеба: миллион рублей ломоть. Мама покупает один ломоть нам с ней, и ещё – конфеты «подушечки» с фруктовой начинкой.
МЕСТЬ. Научилась мстить. Сама. Самоучка. Способы отмщения рождались изнутри в виде сценариев. Сначала был Володя Пирожок, который принёс и положил под дерево ранетки, на котором я сидела, что-то завёрнутое в лист лопуха: «Это тебе, гостинец». Сказал так и убежал. Я слезла с дерева, разворачиваю лист – а там другой лист лопуха. Развернула – третий лист…Четвёртый… В последнем, внутри, собачьи какашки. «Ну, погоди, Пирожок…» Думала-думала, и придумала: в классной комнате огромная печь для обогрева. Между печью и стеной классной комнаты узкий проход. Забросила туда, в самый дальний угол, мячик, приготовила веник-голик… Пирожку:
– Володь, достань мне мячик…
Пирожок зашёл в тупик, достал мячик, а на выходе его ждёт голик:
– Вот тебе, вот тебе…
Учитывая то, что мне было семь, а Пирожку четырнадцать, победа была особенно ценна.
Следующий объект мести – Тонька Ковток: сказала о моей маме плохое слово. Скорее всего, она повторила это слово за её матерью, которая, очевидно, ревновала маму к дяде Мите, точнее, к его назойливым визитам к нам. Слово резануло слух и вызвало желание наказать, то есть, отомстить. Придумала: позвала погулять после дождя. Через шоссейную дорогу от школы – площадка, где побывал трактор и разворотил почву, оставив кучу комьев грязи. Вот туда-то я и завела клеветницу. Пропустила вперёд, сама отстала на несколько шагов. Взяла в руки огромный ком грязи… окликнула. Как только Тонька обернулась, запустила ей грязь прямо в лицо: «Это тебе за маму». Ночью мама разбудила: «Говорят, ты бросила девочке в лицо грязь. Это правда?» «Правда». «Почему?» Молчу в ответ.
Она не узнает почему.
«ДАВАЙ ЗАКУРИМ». Мама едет по делам в Пожарское, в РОНО, а меня поручает присмотру старшим, 14-15 летним девочкам. Девочки эти дают мне почитать свои альбомы, а сами убегают в лесок что за школьной оградой, курить. Я с интересом читаю рукописные песни, чаще всего об Алтайском крае, о крутизне дорог, о несчастной любви шофёра… И там же – рисованные красивые цветы, красные розы. Никогда не видела розу в жизни. Рисую розу: лепесточки по спирали. Хочу быть равной с этими девчонками… тоже курить… Рву и сушу траву, трава сохнет быстро; делаю папироску-самокрутку и выхожу на крыльцо с альбомом в руках, закуриваю, сажусь: в одной руке папироска, в другой альбом, с алтайскими историями. Отрываюсь от чтива для затяжки: у входа во двор школы – мама, застыла от изумления, ничего не может сказать. Гашу свою папироску.
«РУЖЬЁ ЗАРЯЖЕНО». Мама организовала народный театр… Сцена – местный клуб. Актёры – деревенское население, в основном молодёжь, играют замечательно. В один прекрасный воскресный день театральный коллектив едет на грузовике в Пожарское, и я вместе со всеми. Мне выпадает развлечь публику в антракте чтением стихотворения о кошке, которой хозяева долго искали подходящее имя, пока не пришли к такому заключению: «Не назвать ли нам кошку Кошкой!» Успех! О нас напишут в районной газете! И обо мне не забудут: «Девочка-первоклассница прочитала со сцены…» и т.д. Вечером с мамой возвращаемся домой. …Укладываемся спать в нашу деревянную кровать. Слышен шорох в коридоре. Что-то упало. Мама обращается ко мне громким басом: