Дальними маршрутами

Крылов Алексей Иванович

Вплоть до апреля 1944 года дальние бомбардировщики 36-й и 48-й дивизий продолжали наносить мощные удары по портам и аэродромам гитлеровцев, расположенным в северных районах Финляндии и Норвегии. Так была решена задача обеспечения успешной проводки караванов морских судов союзников в наши незамерзающие порты Мурманск и Архангельск. [87]

Прыжок над тундрой

За день до полета на бомбометание вражеского аэродрома Алакуртти у капитана Белоусова заболел штурман.

Острая боль в пояснице скрутила его, и он слег в постель. Летчику предложили лейтенанта Тимохина. Поначалу Белоусов недоверчиво отнесся к такой замене, хотел было отказаться от полета с новичком. И на это у него были некоторые причины: он слышал от одного летчика о нерасторопности штурмана в полете.

Однако разговоры разговорами, а лететь надо. Не оставаться же самолету на земле, когда каждая боевая машина - на вес золота. И Белоусов, как говорят, махнул рукой, сказал себе: «Полечу».

Приняв такое решение, летчик в то же время стал предпринимать все необходимое, чтобы как можно лучше подготовиться к полету. После того как штаб поставил задачу на полет, Белоусов собрал экипаж и длительное время занимался со штурманом и воздушными стрелками изучением района.

Аэродром был прикрыт большим количеством зенитных батарей, и командир обратился к штурману с таким напутствием:

–  Вам мой совет, Петр Семенович: не разгуливать слишком над целью, а с ходу вести прицеливание и сбрасывание бомб.

–  Хорошо, - согласился Тимохин и, заметив, что командир прощупывает его, тут же вставил: - К вам, Николай Иванович, тоже просьба: не разбалтывать корабль, дать возможность лучше «ухватиться» за цель…

–  Сказано-сделано, - улыбаясь, ответил Белоусов. [88]

Стрелку- радисту старшему сержанту Полякову и воздушному стрелку сержанту Карнаеву командир экипажа приказал:

–  Все внимание за воздухом. При подходе к цели и отходе от нее возможны атаки ночных истребителей «Мессершмитт-110».

–  Ясно!
– ответил Поляков.

На первых порах Белоусов остался доволен подготовкой экипажа. И все же, когда подчиненные разошлись, он, оставшись в землянке, еще и еще раз проверил маршрут, навигационные расчеты. И даже сделал то, чего почти никогда не делал: достал небольшую фанерную дощечку, записал на ней все данные для полета и положил в карман комбинезона. «Так, на всякий случай», - сказал про себя летчик.

Вечером, перед отправкой на аэродром, Белоусов заглянул к своему штурману Юрию Цетлину. Тот с мрачным видом лежал на койке. Увидев командира, он несколько повеселел:

–  Ни пуха тебе ни пера, Николай Иванович. Слыхал, с Тимохиным летишь.

–  С ним.

–  Опять на Алакуртти?

–  Туда.

–  Будь осторожен. Знаешь, что это за цель? Ухо надо держать востро.

–  Порядок будет… Сам-то не расхварывайся, работа большая предстоит, - пожимая руку штурману, сказал Белоусов.

И пока летчик ехал на аэродром, из головы почему-то не выходил разговор с Цетлиным. «Вполне понятно, со своим штурманом, к которому привык, в которого веришь, как в самого себя, легче

идти даже в самые сложные полеты», - рассуждал про себя Белоусов. С Цетлиным он совершил более полутора сот боевых вылетов: ему хорошо знакомо каждое движение, каждая команда, поданная им на маршруте и в районе цели. «А Тимохин первый раз собрался со мной на задание и уже требует не разбалтывать на боевом курсе самолет», - продолжал думать командир.

С этими мыслями он пришел на самолетную стоянку, где Тимохин вместе с механиком по вооружению подвешивал бомбы. Увидев Белоусова, штурман доложил: [89]

–  Товарищ командир, на корабле заканчивается подвеска бомб.

–  Продолжайте, - сказал Белоусов и заметил про себя: «А все-таки штурман-то, видать, старательный».

Вскоре экипаж занял свои места в кабинах, и по сигналу двух зеленых ракет капитан начал рулить на старт. Взлет был в направлении на высокую сопку, и с земли казалось, что самолет вот-вот зацепит за низкорослый тундровый лес. Но корабль уверенно шел вверх, набирая высоту.

Полет до района цели прошел молча: ни штурман, ни радист не подавали голоса. Белоусов сам хорошо ориентировался, замечал знакомые сопки, озера и был доволен, что штурман точно ведет самолет. Неожиданно Тимохин подал сигнал.

–  Я думаю, заходить на цель надо с юго-востока, - начал штурман.

–  Почему?
– спросил Белоусов.

–  Там возле железной дороги большое озеро. Оно облегчит нам выход на аэродром.

–  Если так лучше, будем заходить с озера, - согласился командир.

Через минуту-другую опять голос штурмана:

–  Курс на цель триста двадцать, скорость полета двести восемьдесят, снос влево - десять.

–  Понятно!
– ответил Белоусов и подумал: «Браво, Петр Семенович, все идет как по расписанию…»

Приближалась цель, росло напряжение экипажа. Самолет летел с притушенными огнями в кромешной мгле. Моторы выбрасывали из выхлопных труб снопы бело-розовых и голубоватых искр. Земля казалась мертвой, а ведь она, как и люди в полете, наверное, была в напряжении от огромного гула воздушных кораблей. Сидя спиной к летчику, штурман что-то записывал в бортжурнал. Иногда он резко отрывался от своего занятия и смотрел по сторонам.

–  Сзади, ниже нас, приближается истребитель!
– закричал стрелок Карнаев.

Резким движением рулей командир увел бомбардировщик в сторону. Тут же он приказал:

–  Выяснить, что за самолет!

Вскоре подал голос Поляков:

–  Ошибка, товарищ командир. Сзади и ниже не один, [90] а два наших самопета «топают».

–  Всем быть настороже, точнее докладывать обстановку!
– скомандовал Белоусов и стал выводить корабль на прежний курс.

Ночь была темная. Чтобы удержать тяжелую машину в устойчивом положении, летчику нужно было то и дело нажимать на педали управления и не упускать силуэтик самолета с линии искусственного горизонта. Пока все шло хорошо. Через несколько минут корабль будет над аэродромом Алакуртти, и тогда начнется настоящее испытание нервов.