Дальний остров
Шрифт:
Словно желая меня подзарядить, Сюй повернулся на переднем сиденье и с нажимом, широко улыбнувшись, сказал: «Китай — развивающаяся страна». Зубы у Сюя сияли белизной. На нем были модные угловатые очки, и, напоминая рьяным желанием услужить молодого университетского преподавателя литературы, он был очень мил и откровенно говорил на все мыслимые темы — о непрофессионализме нашего шофера, о долгой и полной событий истории гомосексуализма в Китае, о жуткой стремительности, с какой сносились старые районы Нинбо и выселялись их жители, и даже о неразумности проекта гидроэлектростанции в районе Трех ущелий на Янцзы. Сюй, кроме того, учтиво воздержался от вопроса, что я делал в Китае целую неделю между прилетом в Шанхай и вчерашним официальным приездом в Нинбо. Желая отплатить ему за доброту, я пытался изобразить живой интерес ко всем предприятиям, куда он меня привозил,
Развлечением после трудов, которое пообещал мне Сюй, была VIP– поездка по почти достроенному тридцатишестикилометровому мосту через залив Ханчжоу — по самому длинному морскому мосту в мире. До этого, однако, мы побывали в процветающем городском уезде Цыси, где смотрели, как красят пульверизаторами детали вездеходов, как фрезеруют колеса мотоциклов, как формуют и искусно обрабатывают акриловое волокно «под хлопок»; экспорт из региона за прошлый год составил четыре миллиарда долларов, в нем двадцать тысяч частных компаний и только одно государственное предприятие, и так много местных жителей владеет или управляет фабриками, что постоянное население почти равняется числу мигрантов, выполняющих менее квалифицированную работу. Я немало читал о рабочих-мигрантах и знал, что многим из них нет и двадцати, но все же не был готов увидеть таких зеленых юнцов. На фабрике акрилового волокна те четверо, что составляли персонал центра управления, выглядели десятиклассниками. Двое парней и две девушки в джинсах и кроссовках сидели за плоскими экранами, глядя на структурные схемы и следя за потоками данных, и на их лицах было написано желание, чтобы посторонние поскорее ушли.
Когда мы подъехали к мосту, солнце уже садилось. Б'oльшую часть общей стоимости моста (примерно 1,7 миллиарда долларов) покрыли власти Нинбо, которые проектировали к востоку от города новую обширную промышленную зону. Мост вдвое уменьшит время пути между Шанхаем и Нинбо; после его официального открытия в мае [2008 года] по нему пронесут в сторону Пекина факел «зеленой Олимпиады». Что по пути туда, что по пути обратно я из флоры и фауны увидел только быстро улетавшую пару чаек. Каждые пять километров, чтобы водителей не усыпляло однообразие, цвет перил меняется. Посреди моста я вышел из машины и увидел мутные, серые воды, обтекающие бетонные опоры, на которых строился придорожный отель с рестораном. Мне до боли захотелось увидеть птиц, любых птиц.
Целью моей поездки в Нинбо, как я написал в визовом заявлении, было исследование производства в Китае товаров, экспортируемых в США, но я, кроме того, дал Сюю знать, что меня очень интересуют птицы. И сейчас, чтобы порадовать меня и сделать наш день полноценным, он велел шоферу ехать на запад от моста — к зоне прудов и тростниковых зарослей, которую власти Цыси решили сохранить как участок дикой природы. Немалая его часть недавно горела, и на всей этой территории, сказал Сюй, думают создать «болотный парк».
Раньше на той неделе я уже видел в Шанхае один болотный парк. Теперь я как мог постарался изобразить энтузиазм.
— Там очень часто можно увидеть японских журавлей, — заверил меня Сюй с переднего сиденья. — Власти там сажают деревья, чтобы у птиц была защита от непогоды.
У меня возникло чувство, что он слегка импровизирует, но все равно я был благодарен ему за старания. Мы ехали мимо приливно-отливных отмелей, до того голых, что казалось, будто многоклеточная жизнь еще не начиналась. Пересекли широкий канал, по которому, почудилось мне, плыли четыре утки или поганки, — но это были пластиковые бутылки. Миновали «экоферму»: рыбные пруды, окруженные домиками для отдыхающих. Наконец, уже перед самой темнотой, мы подняли с густо заросшего болота стайку ночных цапель. Выйдя из фургончика, мы стояли и смотрели, как они кружат, как подлетают к нам чуть ближе. Дэвид Сюй был сам не свой от радости. «Джонатан! — кричал он. — Они знают, что вы любитель птиц! Они вас приветствуют!»
Неделей раньше, когда я приехал в Шанхай, первое впечатление от Китая у меня возникло такое: я в жизни не видел более продвинутого места. Размер Шанхая, который при подлете явил взору абсолютно плоский пейзаж из десятков тысяч стоящих ровными рядами продолговатых домов (каждый из них при
Однажды во второй половине дня я в компании троих китайских любителей птиц отправился во взятой напрокат машине из Шанхая на север. Искусственные сумерки густели от часа к часу, но по-настоящему стемнело, лишь когда мы вышли из машины на рубеже Национального природного заповедника Яньчэн и, возглавляемые проводником, называвшим себя М. Карибу, двинулись по узенькой сельской дорожке. Погода стояла морозная. Все было окрашено в темные голубовато-серые тона. Из зарослей травы выпорхнула совершенно нераспознаваемая птица и улетела в темноту.
— Похоже, овсянка, — предположил Карибу.
— Довольно темно вообще-то, — заметил я, дрожа.
— Ничего, мы остатки света используем, — сказала красивая молодая женщина, называвшая себя Стинки.
Стало еще темней. Чуть впереди меня молодой человек по прозвищу Шадоу поднял в воздух, если ему верить, фазана. Я услышал, как он взлетел, и начал дико озираться, пытаясь увидеть очертания. Карибу повел нас мимо машины, где сидел, включив обогрев на полную, наш наемный шофер. Мы вслепую сбежали с насыпи и очутились в роще деревьев-палок с бледной корой, из-за которой подлесок казался еще темнее.
— И что мы здесь будем делать? — спросил я.
— Это мог быть вальдшнеп, — сказал Карибу. — Они любят влажные места, где деревья стоят не очень плотно.
Мы кружили в темноте, надеясь на вальдшнепа. По дороге, которая проходила выше, футах в тридцати от нас, неслись микроавтобусы и грузовички, они виляли, гудели и поднимали пыль, невидимую, но ощутимую на вкус. Остановившись, мы стали чутко вслушиваться в чирикающий звук, источником которого на поверку оказался велосипед.
Стинки (Вонючка), Шадоу (Тень) и М. Карибу, когда говорили по-английски, шли под своими интернет-псевдонимами. Стинки, мать пятилетнего ребенка, увлеклась птицами два года назад. Поездку в Яньчэн, в крупнейший природный заповедник на китайском побережье, мы с ней организовали по электронной почте, и она уговорила меня вместо официальных сопровождающих воспользоваться услугами ее друга Карибу, который брал за поиски птиц семьдесят долларов в день. Я спросил Стинки, действительно ли она хочет, чтобы я называл ее Стинки, и она ответила утвердительно. Она явилась ко мне в отель в черной шапке с начесом, в нейлоновой куртке без подкладки и в нейлоновых туристических брюках. Ее друг Шадоу, студент-биолог с большим количеством свободного времени и позаимствованным у кого-то фотоаппаратом для дикой природы, был в пуховой куртке и тонких вельветовых брючках. Первая половина маршрута пролегала через сердцевину дельты Янцзы — район, в последнее время дающий почти двадцать процентов всего ВВП Китая. Одна обширная равнина, где промышленные предприятия и жилая застройка средней этажности перемежались довольно редкими островками сельского хозяйства, сменяла другую. На горизонте с южной стороны, похожая при зимнем освещении на мираж, неизменно маячила какая-нибудь циклопическая постройка: то электростанция, то одетый в стекло храм финансов, то выросший точно на стероидах ресторанно-гостиничный комплекс, то… элеватор?
Карибу, сидевший впереди, оглядывал небо с какой-то раздражительной настороженностью.
— Приставка «эко» сейчас очень популярна в Китае, где ее только не увидишь, — заметил он. — Но это не настоящее «эко».
— Такого занятия, как наблюдение за птицами, еще четыре-пять лет назад в Китае вообще не было, — сказала Стинки.
— Нет, оно дольше существует, — возразил Шадоу. — Десять лет!
— А в Шанхае только четыре-пять, — сказала Стинки.
К северу от Янцзы, в регионе под названием Субэй, мы долго ехали через тесно застроенные, захудалые городские окраины, прежде чем я понял, что это не окраины, что это сам Субэй и есть. Дома были ужасающими некрашеными коробками; только в крышах, которые неизменно заканчивались рудиментарным дальневосточным выгибом, чувствовался намек на что-то эстетическое. Мы ехали вдоль густо замусоренных каналов, чьи берега мусор покрывал еще более толстым слоем; в нем главенствовали белый и красный цвета, но выцветший на солнце пластик являл взору и все прочие основные краски спектра. Очень редко встречалось дерево более восьми дюймов в диаметре. На придорожных насыпях, в промежутках между скоплениями деревьев-палок, на треугольных клочках земли в развилках шоссе и у каждого дома, вплоть до самых стен, были густо высажены овощи.