Дальше некуда
Шрифт:
— Они в крюйт-камере! — истошно завопили снизу. — Фейерверкер убит!
— Квалья, велите выбить дверь и уничтожить их. Они сами загнали себя в западню.
— Верней, я бы сказал — они нас посадили на пороховую бочку, — капитана трясло от гнева и жгучей досады.
— Чушь! Вы считаете, что они взорвут запасы в погребе? Желание жить свойственно всем; они этого не сделают…
— Плохо вы знаете русских. Они поголовно сумасшедшие, хуже японских кабальеро. Зря вы забрались в
— Будущее покажет, — холодно ответил англичанин.
— Попробуем договориться. Они явно затеяли шантаж, будут грозить взрывом.
— Обещайте что угодно, лишь бы их выманить. И прикажите сниматься с якоря. Следует догнать и потопить гукер, иначе он приведёт сюда другие корабли; вот тогда станет по-настоящему туго.
— Дьявол побрал бы все ваши затеи, сеньор! У канониров осталось по заряду на орудие; ещё залп — и нам нечем стрелять!.. Попросите-ка Всевышнего, чтобы в крюйт-камере не проскочила искра, иначе нам придётся продолжить беседу в преисподней!
Квалья зычным голосом отдавал команды, горько сожалея, что нет боцмана, а людей на борту — в обрез. Затем капитан и хозяин спустились к пороховому погребу.
Неподалёку от крюйт-камеры валялся мёртвый фейерверкер. За толстой дверью глухо раздавалось пение.
— Они поют! — неприятно изумился баронет. — Что за песнопения? Отходная молитва, что ли?
Бернардо вполне сносно понимал по-русски. Ему приходилось бывать на островах наместничества по торговым делам — поневоле выучишь язык. Он вслушался.
— Нет, хвалебный гимн. Что-то вроде: «Гром победы раздавайся! Веселися, храбрый Росс!»
— Неподходящий момент для веселья. Поговорите с ними.
— Каковы ваши условия сдачи? — громко спросил Квалья, стараясь выражаться как можно правильней.
Изнутри послышался раскатистый смех, потом бодрый голос ответил по-английски:
— Никаких условий! Только полная безоговорочная капитуляция! Мы захватили ваш корабль и в любой момент можем разнести его в клочья. Сложите оружие и сдавайтесь на милость победителя. Иначе вам конец!
— Безумство! — возмутился Квалья. — Я готов отпустить вас при саблях, дам ялик, чтобы вы ушли…
Донёсся новый взрыв хохота.
— Нет уж, мы останемся здесь. А вы попробуйте зарядить хоть одну пушку. Учтите — ваш первый выстрел станет последним. Я лично поднесу огня к картузу с порохом.
— Вы погибнете!
— Со славой! Есть ли что-нибудь более упоительное?! Любовь к женщине — ничто перед любовью к Отечеству!
— Ур-ра!! — поддержали его другие голоса.
— Здесь сорок человек, — Квалья попытался воздействовать гуманизмом. — Неужели вы готовы всех убить?
—
— Сеньор капитан, гукер возвращается! — заорал матрос-филиппинец, подбегая к Бернардо.
— Очень вовремя.
Прежде, чем уйти, Квалья приложил ухо к двери порохового погреба. О чём они там говорят перед смертью?
— Сашка, что ж ты их катаной не посёк? Проверил бы её в деле!
— О-о, ваше благородие, катана дорогая! А вдруг бы сломалась? из них ни один столько не стоит!
Суета на «Предейторе» не укрылась от глаз Громова. Там поднимали якоря и разворачивали паруса, бриг стал выдвигаться из бухты. Матросов, взобравшихся по вантам, было немного, но самым отрадным мичману казался увиденный ранее чёрный дымный хвост над палубой. Значит, Дивов осуществил свой план, иначе бы не стал поджигать сигнальный дымарь.
Громов приказал установить все фальконеты по правому борту. Англичанин потратил шесть ядер и сейчас перезаряжал орудия… если не внял угрозам Дивова. Коль скоро схватки не миновать, то пройти она должна по русскому сценарию.
Морпехи со штуцерами выжидали, скрывшись за фальшбортом; канониры были наготове. Старались тритоны — толкали гукер вперёд, но не шибко, берегли силы для решительного рывка.
Против ожидания, на палубу вышел проветриться отец Леонтий.
— Затхло там, воздуха нет, — объяснил он свою смелость заурядными причинами. — А здесь приволье!
— Всё же, батюшка, я бы рекомендовал вам перед командой «Огонь» надёжно укрыться. Пуля — дура, она не разбирает, где духовный чин, а где военный.
— Мяк! — счёл своим долгом высказаться Ирод, прячась за батюшкиной рясой.
— Близко подойти хотите. Благоразумно ли? — Леонтий смерил оком волны — сколько до чужого парусника?
— Отец протоиерей, — сдержанно ответил Громов, — я же вам не указываю, как больных соборовать и грешных исповедовать.
— Молчу, молчу, — отходя в сторонку, Логинов примирительно взмахивал большими мягкими ладонями.
— Вам пора в убежище.
— Бог милостив, — Леонтий всё-таки зашёл за грот-мачту и как бы спрятался.
С брига раздались редкие ружейные выстрелы. Несколько пуль прожужжало над бестрепетным Громовым.
— Когда же вы ответите? — тихо спросил унтера Леонтий.
— Вот, когда их благородие отмашку даст.
— Так уже близко!
— Надо ближе, — бросил Громов.
— А эти… хм… водяные жители? надёжны?
— До сей поры не подводили. Служат честно. Мы быстро идём только благодаря им.
— Дай Бог! — Логинов осенил себя крестом. — Нам такие нужны!