Дальше некуда

Белаш Александр Маркович

— А ведь у нас оставалось шампанское с прошлого года!

— Никак нет-с, ваше высокоблагородие.

— Почему это, Скирюк?!

— Ссыльно-поселенный Дивов намедни проник в кладовую и всё шампанское единолично вылакал-с.

— Опять Дивов! Сколько я здесь комендант, только и слышу: «Дивов то! Дивов сё!» Этот корнет — Господне наказание! — гремел Володихин. — Можно подумать, он задался целью выпить всё хмельное от Иркутска до Охотска! Где он?!

— Под арестом, ваше высокоблагородие. Посажен в рыбное пу, чтобы протрезвел.

— Проступок,

конечно, прискорбный, — мягко заговорил милосердный протопоп Леонтий. — Однако же, Сергей Петрович, неуместно дворянина и офицера в рыбном пу держать. Ему надлежит вместе со всеми радоваться, а вместо этого он в пу бессолую юколу поедает и запивает одной водой, — Логинов взором сосчитал бутылки на столе. — Надо ему поблажку сделать.

— Всё-то вы, батюшка, ссыльным покровительствуете. Слишком вы о них печётесь, — укорил комендант протопопа. На сердце у Володихина горела обида за пропавшее шампанское. — Кто есть ссыльно-поселенный Дивов? Он есть бунтовщик против императора. Мало ему досталось, неоправданно мало!

Портрет государя, призма с указами Петра Великого, вся казённая атмосфера присутственного места возбуждала коменданта и окрыляла его административные чувства.

— За такое прежде язык и ноздри рвали, клеймили и после наказания кнутом отправляли на рудники! с этапом каторжников! В цепях, знаете ли, пешком!

— Значит, не заслужил корнет Дивов рудников, — вздохнул отец Леонтий. — Избежал их чрез то же самое шампанское.

— Ну ещё бы, если его вёдрами хлестать! — фыркнул в усы Володихин. — Напился пьян и бунт проспал! Дружков его, что на Сенатской площади бесчинствовали, уже похватали, а он всё дрых без задних ног… Оставим эти разговоры, господа — обратимся к тому, что Бог послал. Вот, рекомендую вам — текила, мексиканская водочка. Его превосходительство наместник очень её хвалит. Он её, представьте, с солью потребляет!

— Вот как! — подивился агент компании. — И каким же образом? вприкуску или соль в водке размешивает?

— Не угадаете! Граф Константин Викентьевич текилу солью занюхивает! Соль мелкого помола, словно пудра, насыпается дорожкой на серебряное блюдо и вдыхается в ноздрю через гусиное перо. Ррраз — дорожки нет! а следом — рюмочку текилы.

— Чтоб, значит, в голову сильней шибало, — с пониманием кивнул агент. — Лихо. Однако, если это часто повторять, мозг в солонину обратится.

— Ничуть не бывало. Взгляд светлеет, сознание проясняется, а речь становится необычайно плавной и разумной.

Граф Бенедиктов, правивший Русско-Океанским наместничеством, слыл сибаритом. Рассказывали, что его ставка в Александрове-Паланском — волшебный сад чудес, прямо-таки Версаль или Альгамбра, Эдем в субтропиках. Скирюк, агент и даже отец Леонтий ждали, когда Володихин разгорячится напитками и поведает, как обольстительные паланки в одних юбочках из перьев (грешно, зато красиво) умащают полунагого Бенедиктова, паланы овевают наместника опахалами, а на ветвях гибискуса поют райские птицы.

— Это ничего, господа, что у нас тундра! — веселился Володихин, приняв чарочку горячительного. — Зато мы обеспечиваем приток капиталов, — он потёр мясистыми пальцами воображаемые монеты. — У Александрова-Паланского морской бобр

не водится, и рыбы там не густо. Без тех долларов и соверенов, которые стекаются к Пойнамуширу, ел бы Бенедиктов репу с постным маслом, а не печёнки райских птичек в винном соусе…

Скирюк попытался нюхнуть соли под текилу по примеру графа Константина. Смелого канцеляриста едва не пришлось отливать. Сочли, что соль не того помола, слишком крупная.

Протопоп Логинов сочным, глубоким, внушительным голосом рассказывал Володихину, как айны охотятся на тюленей:

— …и камнем в голову. Прямо в темечко. Кость трещит, мозг выступает… Восчувствуйте, господин полковник, каково это — камнем в голову.

Логинов был замечательный рассказчик. Володихина зримо передёргивало.

Вдруг в канцелярию ворвался казак, стоявший на посту снаружи.

— Ваше высокоблагородие! Ссыльно-поселенный Дивов просит допустить его до вас!

— Toujours lui! [1] — во гневе встал Володихин. — Как он здесь очутился?! он же должен сидеть в рыбном пу!

— Не могу знать, ваше высокоблагородие! Должно быть, убёг из пу. Явился растрёпанный, в нижней рубахе и подштанниках, как под арест садился. Сказывает за собой слово и дело государево…

— Ну, если врёт!.. Веди его сюда.

Незадачливый бунтовщик, гусар и гуляка, ныне порядком одичавший, запутавшийся в амурах с ряпунками и камчадалками, предстал коменданту босым, в одном исподнем.

1

Всегда он! ( фр.).

— Говорите, господин Дивов, зачем пришли. О вашем побеге из-под ареста побеседуем позднее. Ну-с, милостивый государь, я жду!

— Господин комендант, имею доложить о важном происшествии, — трезво и чётко отрапортовал Дивов. — Только что, часа не прошло, как я собственными глазами наблюдал русалку и имел с ней разговор на французском языке.

— Это у нас «слово и дело» такое, — клюнул агент пьяной головой.

— А на Благовещенье он бегал с топором и кричал, что-де на упырей охотится, — ядовито заметил Скирюк, кое-как отдышавшийся от понюшки соли. — Еле-еле ряпунцы на него сеть набросили, иначе б порубил кого-нибудь в бреду. Белая горячка, ваше высокоблагородие! Он ведь у нас того-с… фантаст!

Володихин скептически усмехнулся. В подпитии он был добр, насколько может быть добрым имперский полковник. Так, бывало, и говорил о себе в минуты откровенности: «Au fond, je suis bon». [2]

— Приберегите свою сказочку до Рождества, господин Дивов! Если сочините пару приличных святочных рассказов — приходите к Скирюку на ужин… в декабре, не ранее. А об охоте за упырями и свиданиях с водяными девами — забудьте. Я прощаю вам визит в столь экстравагантном облике…

2

В сущности, я добр ( фр.).