Дальше живут драконы
Шрифт:
– Кто приходил? – напомнил о себе Бондарев.
Свекольный опустил взгляд – подумаешь, показали красную книжку: слепить фальшивую милицейскую ксиву не велика проблема. И тут как просветлело в мозгах – Ворона им нужен! Все на нем сходится: расспросы Мастера, упоминание об отвертке, которой Гришка работал просто виртуозно, домагательства насчет угонщиков. Не иначе пошли разборы с Гриней. Видно, прокололся где-то, а теперь хотят его найти и посчитаться. Стоит ли молчать о нем – ведь не отвяжутся, а то и самого начнут жарить
– Ворона приходил, – глухо ответил Свекольный. – Гришка Ворона. Он откинулся недавно, весной или в начале лета.
– Фамилия его как? – приоткрывая дверь, чтобы было больше света, поинтересовался Купцов.
– А-а?.. Фамилии не знаю, право слово, не знаю. Зачем мне его фамилия?
– Все? – протискиваясь к выходу, бросил Саша.
– Как на духу! – перекрестился перепуганный Свекольный.
Когда нежданные посетители вышли, он обессиленно опустился на пол и, привалившись спиной к стене, устало прикрыл глаза – пронесло! Может, и вправду были милиционеры, если даже по морде не дали за шутки с паяльной лампой?..
Ближе к вечеру, когда день угасал, Иван уже многое знал о человеке, прозванном за разлапистую походочку Вороной.
«Григорий Елизарович Анашкин», – прочел он в справке и обратился к сидящему напротив Бондареву:
– Знаешь, он отбывал наказание в одном исправительно-трудовом учреждении с Виталием Манаковым.
– Думаешь, выпотрошили Виталика на нарах? А потом здесь Анашкин продал информацию более серьезным людям? Тогда я за его жизнь не дам и полушки.
– Да нет, – задумчиво протянул Иван, – продать-то он, может, и продал информацию. Но, судя по всему, сам тоже участвует в деле. Погляди.
Купцов положил рядом фоторобот одного из «драконов», приходивших к Лушиным, и фотографию Анашки-на.
– М-да, – крякнул Бондарев. – Вот и первый «дракончик». Выходит, нитка тянется из зоны?
– Выходит, – согласился Купцов. – Но кто остальные? Собирайся, Саша, надо срочно лететь к Манакову…
… Лязгнула замком дверь, пропуская Бондарева на территорию зоны. «На свободу с чистой совестью» – бросился в глаза безнадежный, но вечный призыв, старательно выписанный белым по красному местным художником.
Один из офицеров провел Сашу в заранее приготовленный кабинет, предложил располагаться за столом, подал пепельницу, предупредительно приоткрыв форточку.
– Может, сначала с нашим оперативником поговорите? – уходя, спросил офицер.
– Нет, с ним после, – отказался Бондарев и, оставшись один, поглядел за окно, забранное частой решеткой: бараки, асфальт двора, а в промежутках между строениями назойливо лезет в глаза колючка, протянутая поверх высокого, глухого забора. В коридоре послышались шаги тяжело обутых ног. «Ведут», – понял Саша.
Манакова он узнал с трудом – похудевший, осунувшийся, в черной робе, висевшей на костлявых плечах, с глубокими тенями,
– Я пока не нужен? – спросил доставивший Манакова контролер и, козырнув, вышел.
– Присядьте, – предложил Бондарев. – Меня зовут Александр Алексеевич. Курите…
Огрубевшими пальцами с обломанными ногтями Виталий вытащил из пачки папиросу и, достав из кармана спецовки спички, прикурил. Молчал, ожидая продолжения. Судя по костюму и напечатанной на гильзе папиросы марке табачной фабрике «Ява», гражданин начальник пожаловал из столицы.
– Как тут живется-можется? О старых грехах я расспрашивать не собираюсь, – заверил Бондарев.
– О чем тогда говорить? – вскинул на него глаза Манаков.
– Валюту скупали по чьей просьбе?
– Зозули. Я на следствии и суде все честно сказал, – нервно дернул головой Виталий, – добавить нечего.
– Родственник ваш, Михаил Павлович Котенев, в валютных операциях участвовал? Или, может быть, знал о них?
– Мишка? – Манаков прищурился и криво усмехнулся. Сразу вспомнился лощеный, предельно осторожный и скрытный муж сестры, предостерегавший от связи с Зозулей и потом бросивший Виталия на произвол судьбы. Сдать его этому громадному начальнику со всеми потрохами, и дело с концом? Пусть роют под проклятого Мишку, чтобы и он наконец узнал, как сладко спать на нарах.
Но тут мелькнула другая мысль – не случилось ли чего в Москве, если оттуда притащился в этакую даль обличенный властью человек? Вдруг Котенев уже сам парится в предварилке?
– Мишка? – повторил Виталий, выгадывая время для обдумывания ответа. – Нет, он не знал и не участвовал. Не хочу напраслину на него возводить. Если на мне грех, то я за это и в ответе. Котенев сам себе ответчик. У него что, серьезные неприятности?
– Сестре писали отсюда? Честно!
– Только на общих основаниях переписки, – помолчав, ответил заключенный.
А сердце у него нехорошо сжалось, заныло в тягостном предчувствии беды. Губы у Виталия стали непослушными и холодными – еще слово, и спазмы перехватят горло. Что же произошло в Москве? Неужели что-то случилось с сестрой?
– Только на общих основаниях писали? И все? – Саша взял графин, налил воды и подал стакан Виталию. Не сумев сдержаться, тот схватил его и жадно выпил.
– С кем передавали сестре или зятю записку на волю? – поставив на место стакан, повернулся к нему Бондарев. – Или, может быть, на словах просили передать о себе?
– Что вы, гражданин начальник! – Манаков прижал руки к груди и привстал с табурета. – Я никогда режим не нарушаю.
– В чем другом, может, и не нарушаешь, – прищурился Саша, – а в этом нарушил!