Дама и единорог
Шрифт:
Я понятия не имела, какой ответ получу, но, к моей радости, он произнес:
— Разумеется, барышня, вы самая ужасная озорница из всех, кого я знаю.
Его голос опять подействовал на меня возбуждающе, и я почувствовала, что мое лоно увлажнилось.
— Довольно, Клод, — фыркнул дядя Леон, — иди отсюда, пока отец не пришел.
— Никуда я не пойду. Мне хочется взглянуть, как получилась мама. Где этот рисунок?
Я принялась ворошить листы, и перед моим взором замелькали дамы,
— Клод, угомонись.
Пропустив замечание дяди Леона мимо ушей, я повернулась к Никола:
— Где она? Покажите мне, сударь.
Не произнеся ни слова, он вытащил рисунок из стопки и пододвинул ко мне.
Я испытала облегчение оттого, что мама явно уступала мне по красоте. И платье на ней было не таким роскошным — куда проще моего. И ветер на рисунке не дул: знамя не колыхалось, лев и единорог сидели смирно, а не стояли на задних лапах. И все фигуры словно застыли, разве что мама вынимала ожерелье, а камеристка держала перед ней раскрытый ларец. Теперь я ничего не имела против того, чтобы мама тоже присутствовала на ковре, — сравнение было в мою пользу.
Но если получится так, как хочет дядя Леон, то наши лица исчезнут с рисунка. Надо срочно что-то предпринять. Но что именно? Хоть я и пригрозила Леону, что донесу отцу, было ясно как божий день, что он и слушать меня не станет. Ужасно обидно, что нас с мамой обозвали бельмом на глазу, однако это была сущая правда. Мама не произвела на свет наследника, ведь мы с сестрами не мальчики. Мы с мамой лишь напоминали папе о том, что наступит день — и его состояние перейдет моим супругу и сыну, людям не нашего рода, с другим гербом. От этих мыслей он еще больше на нас злился. А еще от Беатрис я узнала, что папа не делит с мамой ложа.
Никола предпринял попытку спасти матушку и меня.
— Если сеньор попросит, я изменю лица, — заявил он. — А ваше слово мне не указ.
Дядя Леон собрался ответить, но тут в коридоре послышались шаги.
— Беги! — прошипел Леон, но было уже поздно.
Никола положил ладонь мне на макушку и легонько надавил. Я опустилась на колени. На миг мое лицо поравнялось с его пахом. Я подняла глаза вверх и увидела, что он улыбается. Потом он пихнул меня под стол.
Под столом, казалось, стало еще холоднее, еще неуютнее и темнее, но на сей раз мучения длились недолго. Папины ноги двинулись прямиком к столу и остановились рядом с Леоном. Никола стоял с другого боку. Я принялась рассматривать ноги Никола. Теперь, когда он знал, что я под столом, его ноги казались какими-то другими, хотя я и не могла сказать наверняка, что переменилось. Как будто у них выросли глаза и они таращились на меня.
Папины ноги были такими же, как он сам, — прямыми и безразличными,
— Теперь рисунки, — проговорил он.
Кто-то рылся в рисунках, двигал их по столу.
— Вот, монсеньор, — раздался голос Никола. — Удобнее смотреть в таком порядке. Здесь дама, соблазняя единорога, надевает ему на шею ожерелье. А здесь она играет ему на органе. Вот она кормит попугая — единорог подошел поближе, но все еще стоит на задних ногах, отвернувшись в сторону. Еще немного — и он покорен.
Никола чуть запнулся перед словом «кормит». Значит, я для него — «Вкус». Так попробуй меня.
— Здесь дама готовится к свадьбе и плетет венок из гвоздик. Это ее свадьба. Видите, как присмирел единорог. И наконец. — Никола пристукнул по столу, — единорог положил голову ей на колени, и они смотрят друг на друга. На последнем ковре зверь приручен: дама держит его за рог. Видите, на фоне животные в цепях — они стали пленниками любви.
Никола умолк, ожидая, что скажет отец. Но папа точно воды в рот набрал. Он часто так поступает, заставляя людей терять самообладание. Его прием возымел действие: Никола опять заговорил, довольно нервно.
— Как видите, монсеньор, пару единорогу составляет лев, который символизирует знатность, силу и храбрость — в дополнение к чистоте и воинственности единорога. Лев служит примером укрощенной дикости.
— Фон будет заткан узором мильфлёр, монсеньор, — добавил Леон. — Брюссельские ткачи сами придумают детали — это уже их дело. Никола изобразил фон в самых общих чертах.
Опять повисло молчание. Я затаила дыхание — скажет ли папа что-нибудь по поводу меня и мамы?
— Мало гербов, — изрек он наконец.
— На всех шпалерах лев и единорог держат знамена и штандарты с гербами Ле Виста, — ответил Никола.
В его голосе сквозила досада. Я протянула руку из-под стола и дернула его за ногу — нечего говорить с отцом в подобном тоне. Никола переступил с ноги на ногу.
— На этих двух рисунках всего по одному знамени, — заметил папа.
— Льву и единорогу можно пририсовать щиты, монсеньор.
Судя по всему, Никола понял намек: голос его стал спокойнее. Я погладила его по икре.
— Древки штандартов и знамен должны быть остроконечными, а не закругленными, как у тебя.
— Но… остроконечные древки носят только в бою, монсеньор.
Это замечание Никола выговорил так, словно кто-то его душил. Я хихикнула и потянулась к его бедру.
— А я хочу, чтобы концы были острыми, — повторил папа. — На коврах слишком много женщин и цветов. Добавь ради разнообразия боевые знамена и еще что-нибудь военное. Кстати, что произошло с единорогом после пленения?