Дама и единорог
Шрифт:
Мы встали на колени и прочли молитву святому Морису, покровителю ткачей. Затем Жорж-младший протянул мне ножницы, я собрал в горсть нити основы, натянул их и перерезал. При первом клацанье ножниц Кристина вздохнула, а затем все стало тихо и продолжалось так до самого конца.
Когда с этим этапом было покончено, Жорж-младший и Люк принялись сматывать ковер с нижнего валика. Их почетной обязанностью было взять шпалеру за оба конца и разложить на полу. Но сначала предстояло отрезать основу с противоположного края. Я кивнул, и ребята потянули ковер на себя так, что открылась лицевая сторона.
Ковер изображал волхвов, пришедших поклониться Христу. Гамбургский заказчик не поскупился. Помимо шерсти и шелка мы использовали золото и серебро и по возможности применяли прием штриховки, передавая постепенный переход одного тона в другой. Из-за этого работа затянулась, но у меня не было сомнений, что заказчик поймет: овчинка стоит выделки. Ковер получился, не побоюсь сказать, великолепным.
Признаться, я считал, что Никола не удостоит его вниманием — либо хмыкнет, либо обругает, либо заявит, что нам еще далеко до парижских ткачей. Но он точно язык проглотил, все стоял да рассматривал рисунок. У меня даже настроение поднялось.
Жорж-младший первым нарушил молчание:
— Замечательное платье на Деве Марии. Кажется, будто оно из настоящего бархата.
— Ерунда. То ли дело красная штриховка возле зеленых чулок молодого короля. Сочетание красного и зеленого очень впечатляет.
Штриховка и впрямь была исполнена отлично. Я доверил этот кусок Жоржу-младшему, и он не подкачал. В самом деле, соединить два участка цвета, сохранив при этом четкие контуры, отнюдь не просто. Цветовые пятна должны иметь строгие очертания, одно неверное движение — и пропадет весь эффект.
У Жоржа-младшего и Люка вошло в привычку хвалить друг друга. Естественно, позднее разговор доходит и до огрехов, но начинают они все-таки с достоинств. Подобное отношение к подручному красит моего сына, который запросто мог бы приказать Люку подмести пол или притащить моток шерсти. Но они месяцами трудятся бок о бок, и, если между ними пробежит кошка, пострадает ковер, то есть в конечном счете все мы. Люк пока еще ученик, но у него все задатки ткача.
— «Поклонение волхвов» для Шарля де Бурбона — не брюссельская ли это работа? — спросил Леон. — Несколько лет назад я видел эту шпалеру в его парижском доме. Если память мне не изменяет, на молодом короле там тоже были зеленые чулки.
Алиенора шла по мастерской с кружками пива. При этих словах она запнулась, все притихли, только было слышно, как пиво выплеснулось на пол. Я было открыл рот, чтобы сказать пару слов в свое оправдание, но передумал. Ловко все-таки Леон подцепил меня на крючок.
«Поклонение волхвов», которое он упомянул, действительно сработала одна из брюссельских мастерских, но главное — Шарль де Бурбон выкупил картон, тем самым запретив воспроизводить рисунок. От чулок зеленого цвета я пришел в полнейший восторг и позаимствовал эту деталь, здраво рассудив, что Шарлю де Бурбону вряд ли попадется на глаза ковер гамбургского заказчика. С другими lissiers отношения у меня были самыми теплыми, и в случае чего я подкупил бы гильдию, заставив ее помалкивать о моем прегрешении. Мы, брюссельские ткачи, случается, перебиваем
Однако я совсем запамятовал о Леоне-старике. Он знает наперечет, что за ковры отправляются в Париж и из Парижа, и все подробности держит в голове — уж тем более такие запоминающиеся, как чулки ярко-зеленого цвета и красная штриховка. Скопировав их, я нарушил указ, и теперь у Леона развязаны руки — он может выставлять любые условия, и придется соглашаться. Иначе он донесет Бурбонам и на меня наложат непомерные штрафы.
— Не желаете ли отведать устрицу, сеньор? — Кристина, божья душа, поднесла Леону блюдо.
Какая умница у меня жена. Хотя ее уловка дела не поправит, но, по крайней мере, мы замнем неприятную тему. Леон-старик смерил ее взглядом:
— Устрицы плохо действуют на мой желудок. А вот пирожного, пожалуй, я бы отведал.
Кристина закусила губу. Леон умеет смутить кого угодно, даже жена почувствовала себя не в своей тарелке. Леона невозможно ни любить, ни презирать. Мне уже приходилось иметь с ним дело — он восторгался нашим мильфлёром и даже привел несколько заказчиков, но я не считаю его своим другом. Он слишком себе на уме.
— Пройдемте в дом, там удобнее разложить эскизы, — предложил я, обращаясь к Леону с Никола и одновременно делая знак Филиппу: пусть тоже поглядит.
Жорж-младший было пристроился к нам в хвост, но я покачал головой:
— Ты с Люком остаешься в мастерской. Займетесь станком. Почистите валики — на них полно шерсти. Я подойду попозже.
Жорж-младший пожал плечами и опять повернулся к станку. Кристина проводила его взглядом, а потом хмуро воззрилась на меня. Я тоже нахмурился. Что-то она явно держит на уме. Ничего, потом расскажет — у нас так заведено.
— Что она делает? — вдруг раздался голос Никола.
Он, не отрываясь, смотрел на Алиенору, которая склонилась над ковром и водила по нему рукой.
— Проверяет свою работу, — ответил Филипп и опять покраснел. Он всегда опекает Алиенору, совсем как брат.
Я провел гостей в комнату, где Кристина и Мадлен уже поставили на козлы длинный стол, за которым мы едим. В доме было темновато и пахло дымом, но мне хотелось дать ребятам возможность спокойно поработать, не отвлекая их разговорами о новом заказе. Леон принялся разворачивать рисунки, а Кристина сходила за тяжелыми глиняными горшками и пивными кружками, чтобы прижать ими углы. Свое мнение она выскажет потом, когда мы останемся наедине.
— Attendez, надо смотреть в другом порядке.
Никола зашуршал бумагой. Мне не понравилось, какую он развел суету, от синих и красных пятен зарябило в глазах, и я повернулся к столу спиной и стал оглядывать комнату, прикидывая, какой она показалась этим парижанам. Пожалуй, они привыкли к большей роскоши — здоровенному камину, само собой, отдельному помещению для готовки, резным панелям, множеству подушек на лавках, серебряной, а не оловянной посуде, выставленной для украшения в дрессуаре, коврам на стенах. Странная вещь: я сам ткач, а в доме ни одного ковра. Слишком дорогое для меня удовольствие. При том что lissiers неплохо зарабатывают, мы вроде как сапожники без сапог.