Дама и единорог
Шрифт:
— Ты?
Филипп бросил на меня страдальческий взгляд. И тут меня озарило, и я легонько кивнула в знак одобрения. Мадлен права: Филипп любит Алиенору. Он хочет спасти ее и всех нас.
Филипп набрал полные легкие воздуха и, не отрывая взгляда от моего лица, выдохнул:
— Я отец и прошу руки Алиеноры.
ФИЛИПП ДЕ ЛЯ ТУР
Моя жена — тихоня. И это совсем неплохо: тихони сами не сплетничают и другим повода не дают.
И все-таки лучше она была бы поговорливее.
Она молчала, когда мы венчались, только отвечала священнику. Не говорила ни про будущее дитя, ни про Никола.
Пока ковры ткутся, мы не переберемся к моим — это невозможно. Ей надлежит шить по ночам, а не лежать со мной. И хотя она моя венчаная жена, мы еще ни разу не делили ложе и не делали вещей, которым меня обучила шлюха. Алиенора ходила на сносях, и ей не хотелось. «Все в свое время», — думал я.
Когда Жорж с Кристиной отправились к Жаку Буйволу, мне посоветовали спрятаться у соседей. Я отказался — не бегать же от него до скончания дней. Не знаю, как Жак тогда принял новость, что Алиенора будет моей женой, но несколько дней спустя мы случайно столкнулись с ним на рынке. Он приметил меня у лотка, когда я покупал грецкие орехи, и разорался на всю площадь. Мне бы, пока не поздно, сделать ноги, а я стоял как столб и глядел, как он надвигается, точно бык. Надо бы испугаться, но мне почему-то подумалось о кривоватой улыбке Алиеноры. Она редко мне улыбается и уж точно не улыбалась бы этому вонючему хаму. Несмотря ни на что, я доволен, что спас ее.
Он ударил с такой силой, что у меня потемнело в глазах. Я очнулся уже на снегу, первом, выпавшем в эту зиму, вокруг валялись орехи, а надо мной маячило лицо Жака Буйвола. Я взглянул на стрельчатые окна ля Шапель, вырисовывающиеся у него за спиной, и подумал: «Убьет он меня или нет?» Но по существу, он был примитивным созданием с примитивными потребностями. Видимо рассудив, что счеты уже сведены, он наклонился и буркнул:
— Ладно, забирай ее себе. Все равно в слепой мало проку. Я лучше женюсь на двоюродной сестре, от нее больше пользы.
Не было никакой охоты с ним препираться. Да и возможности тоже — от вони я опять провалился в черную яму. Когда сознание вернулось, его уже и след простыл, и какие-то люди отнесли меня на Верхнюю улицу в дом к Жоржу. Алиенора сама промыла мне ссадины, положив мою голову к себе на колени так, что она уперлась в огромный живот. Она отмолчалась, когда я спросил, что стряслось. Только на вопрос, что за растение стоит в воде, проронила: «Вербена». Одно слово, но оно прозвучало как музыка.
После стычки на рынке Жак Буйвол оставил меня в покое, но стал требовать у Жоржа деньги, грозя оставить нас без последней партии синей шерсти. Жорж расплатился этими деньгами за кровать, предназначенную Алиеноре в приданое. Я выручил Жоржа. Это был мой первый хороший поступок в качестве зятя. Дело в том, что моя двоюродная сестра собралась выходить замуж и я уговорил ее родителей перекупить у Жоржа кровать из каштана. Нам с Алиенорой кровать не к спеху.
Эта моя услуга сделала наши отношения с Жоржем чуть менее натянутыми, хотя время от времени я ловил на себе его изучающий взгляд. При этом у Жоржа был такой вид, будто у него в голове не укладывалось, как я ухитрился тайком соблазнить Алиенору и, главное, зачем я так поступил. Раньше он мне доверял, а сейчас не знал, что и думать. Я был его полноправным зятем, но, вместо того чтобы принять в семью, он стал меня сторониться и тяготился моим присутствием.
Жорж-младший частенько подтрунивал надо мной и держался куда менее
Только Кристина поддерживала меня и была ко мне очень добра. Она признала меня родственником, и другим приходилось — хочешь не хочешь — с этим считаться. Такое впечатление, что ни одна душа так и не догадалась, что произошло на самом деле, а ведь ключ к разгадке лежал у всех на виду. Ткачи все такие. Быть может, они просто не умеют смотреть на свою работу глазами обычных людей. Они решили, что единорог — это я, а про Никола никто и не вспомнил. Тем проще.
Но если честно, обстоятельства тогда мало располагали к размышлениям. Наступили короткие темные дни. Порой мне казалось, что только отзвонили утренние колокола на ля Шапель и, глядишь, уже звонят вечерние — ну как тут поспеешь? Вдобавок, как назло, ударили морозы. Зимой в ткацких мастерских особенно холодно, потому что окна и двери в них всегда нараспашку, чтобы было больше света, а очагов нет. Искры могут погубить всю работу. Многие мастерские закрываются на время стужи, но Жорж не мог себе этого позволить. Рождественский пост еще даже не начался, а морозы установились, как на Крещение.
Мадлен наполняла бадьи горячим углем и ставила их ткачам под ноги, но проку от этого было чуть. Ткачи не могли даже как следует закутаться: одежда сковывала движения. Они натягивали перчатки без пальцев, связанные Кристиной из остатков шерсти, но руки их все равно немели от холода.
Жорж сильно сдал. Сказались месяцы постоянных тревог. Под глазами у него набухли мешки, белки были покрыты красными прожилками. Он в одночасье поседел, сгорбился и почти все время угрюмо молчал. Кристина запрещала работать по воскресеньям, но он чувствовал себя до того измотанным, что засыпал посреди мессы. Его не будили, даже когда полагалось подняться или встать на колени. Священник ничего не говорил. Он знал о сложном положении в мастерской.
Я приходил к Жоржу почти каждый день, стараясь чем-нибудь помочь. Никакой рисовальной работы надо мной не висело, и вообще зимой для lissiers наступает мертвый сезон, когда к нам не добраться ни из Парижа, ни из других краев. Но главное, мне хотелось находиться рядом с женой. Алиенора хлопотала по хозяйству или зашивала зазоры, если у станка отыскивалось свободное местечко. Но большую часть дня мы с ней вели себя как коты, которые рыщут по кустам, не зная, чем себя занять. Тяжело было смотреть, как ткачи выбиваются из сил, и сидеть при этом сложа руки. Я завидовал упорству Кристины, хотя, честно говоря, был потрясен, когда в первый раз увидел, что она ткет ковры, которым предстоит пройти через гильдию. Естественно, я никому ничего не скажу. Теперь я член семьи, а семейные секреты не выдают.
Миновали Святки. В сочельник мы немного посидели за скромно убранным столом — не было денег на мясо, пироги и вино. Жозеф с Тома отдыхали в День святого Стефана. В День святых великомучеников Кристина ходила на мессу, и по ее настоянию мы вместе посещали Саблон в День Богоявления, но потом не праздновали, а опять работали. Даже Жозеф с Тома не отправились на гулянку — «Осязание» было почти готово, и им хотелось поскорее разделаться с работой.
Они обогнали остальных — хоть ткачество и не игра, где важно выйти победителем, — из-за промашки со «Зрением». Однажды Жорж бросил взгляд на ковер и поморщился. Ему не понравилось, как Кристина выткала листья на дубе.