Дама непреклонного возраста
Шрифт:
Зинаида уже и не слушала Марию Викторовну. Просто уйти было еще рано, а прервать балаболку не было ни малейшей возможности. Зинаида допила чай, оглядела кухню, заглянула в комнату, посетила санузел, а хозяйка увлеченно сама себе рассказывала:
– И ведь только тогда второй диван сплел! И так каждый раз, прям рука отсыхает. Удумал, знаешь, чего плести? Самовары! Ну не паразит, а?! А мне прям целую серию заказали – и диванчик, и два креслица такие, чтоб качались, и еще столик. И за все это сто тыщ! Какой-то ненормальный покупатель попался, честное слово.
– А вот ваша соседка… – еще раз попытала счастья Зинаида.
– Ну, так я ж завсегда пожалуйста! – прижимая руки к груди, убеждала ее Большое Ухо. –
Зинаида пристально разглядывала чашку из-под чая и вдруг резко застучала ею по столу.
– Еще чаю? – всполошилась хозяйка. – А чего ж молчишь? Сейчас я…
– Я молчу, терпеливо жду, когда вы замолчите, – объяснила Зинаида. – А хотела, между прочим, спросить, давно ли вы Валентину, вашу соседку, знаете?
– Вальку-то? Х-х! – фыркнула Маня. – Как она сюда въехала, так и знаю.
Она поерзала на табуретке, сунула Зинаиде в руку еще одну засушенную булку, чтобы та не перебивала, и с удовольствием погрузилась в воспоминания:
– Это уж больше десяти лет как случилось-то.
– Шо шучиощ? – с полным ртом прошамкала Зинаида.
– Вот ведь и рот тебе заткнула, а все равно встреваешь! – укоризненно покачала головой рассказчица. – Говорю, десять лет… даже уж больше… как она въехала-то. Раньше здесь дядя Тимофей жил. Хороший человек, правда, пил много, никто его сроду трезвым не видал. А как выпьет, гоняет всех без разбору – собак гонял, ворон тоже, Миньку моего вон сколько раз по двору… Вот что за жизнь у меня, а? Ну все моего мужика хвощут! То дядя Тимофей, то я, и за что мне?
– А дайше?
– Да жуй уж! – отмахнулась Маня и продолжала: – Жил дядя Тимофей, пил, как сволочь, а однажды водки мутной напился, да и помер. Вот тут и въехала Валентина, а мы и не знали, что дочь у него имеется. Ну, Валька въехала, молоденькая еще совсем, ей тогда года двадцать три было. Ничего не скажу, хорошей девка спервоначалу-то показалась. И тихо у нее было, и подъезд всегда мела вовремя – и в свою очередь, и в мою. Неплохая девчонка, что и говорить. А потом к ней стали кавалеры набегать.
Зинаида открыла рот, чтобы спросить имена кавалеров, их место жительства, место работы, а также паспортные данные и группу крови, но Мария Викторовна, завидев открытый рот, ловко заткнула его пряником и продолжила вещать:
– Первого-то парня мы у ней увидали… дай-ка вспомню… ага, когда ей уже к тридцатнику катилось. Ничего парень был, приличный. Встретимся, бывало, так всегда отшатнется, дорогу уступит. Я, бывало, крою его на чем свет стоит, а он только глазами шныряет да скулами дергает. И молчит. Но не заладилось у них. А все потому, что к Вальке нашей сразу мать стала бегать, Софья. Прибежит – сама маленькая, как недомерок какой, честное слово, пузатенькая, а шуму от нее больше, чем от меня! Стала прибегать и такую ругань устраивать, аж Минька мой неделями шелковый ходил, все боялся, что я у Софьи лаяться научусь.
Хозяйка осуждающе покачала головой, закинула в рот горсть мелких карамелек и надолго задумалась, подперев щеку.
– Ну? – поторопила ее Зинаида.
– Чего «ну»? Не научилась, – вздрогнув, призналась Мария. – К такому надо с рождения талант иметь. И вот она всем этим талантом да на Вальку. Ну, все про парня ей кричала, что не ко двору, мол, такой голодранец. А потом парочку раз на него самого налетела. А после таких налетов какой же парень устоит? Сбежал, больше мы его не видали. Валька тогда стала совсем тихая, как мышь больная. У нее через стенку только телевизор слышно было, да и то – все ухи сотрешь, пока прислушаешься.
– И что? Софья опять была недовольна?
– Не, она только орала. Это тот мущщина недовольным оказался. Тоже смылся. А и как не смыться, если Софья кричала, что она все его жене расскажет. Может, и рассказала, с нее станется. И все!
Зинаида удивленно поморгала глазами:
– То есть… как все? И что, больше у Валентины никого не было?
– Нет, это с тем мущщиной – все. А уж после-то Валентина домой никого не приводила. Очень длительное время. И Софья перестала прибегать. А однажды слышу: кто-то по-мужски бормочет в Валькиной спальне. Я обрадовалась, вот честное слово, как кто-то дернул, – сижу и радуюсь. Но недолго, да-а. Снова Софья принеслась.
Зинаида уныло покачала головой:
– И опять мужика отвадила?
– А вот и фигушки! – радостно выкрикнула Мария Викторовна. – Она на Генку только кричать, а он ей даже ничего говорить не стал, просто схватил в охапку, как сноп, и вынес за дверь. Я специально ведро мусорное схватила и в подъезд выскочила, сама видела. И все! Девку нашу как кто-то дернул! Будто подменили! Спервоначалу Софье досталось. Та-то по привычке сунулась к дочери, пока Генки не было, и ну ее шпынять, а Валька ка-а-ак заорет! Вот ведь у меня не получалось у Софьи научиться, а Валька сумела. Конечно, куда мне – у нее ж гены. Ну, Софья и осела. Потом Валентина и на меня рычала, конечно. Дескать, не буду за вас подъезд мести, только в свою очередь веником стану махать. Я было попыталась объяснить, что так негоже, мне и некогда вовсе за подъездом следить, за Минькой бы усмотреть. А она мне: тогда, мол, платите, у вас деньги есть. Я вот все думаю, и кто ей про мои деньги настучал? Никак Ирка с нижнего этажа. Ты мне потом напомни, чтоб я ей звонок открутила.
Зинаида нервно заегозила на стуле. Время упрямо приближалось к одиннадцати, а Мария Викторовна все еще не подобралась к самому главному. И прерывать ее было боязно – сразу в рот еще один сухарь сунет. И все же она решилась:
– А как же Софья к дочери наведываться стала? Я слышала, она частенько у нее ночевала, – скороговоркой поинтересовалась Зинаида и плотно захлопнула рот.
– Х-х! А куда ж ей деться? – всплеснула руками рассказчица. – У нее ж как получилось: была своя квартира, а потом матушка у ней скончалась и оставила дом. Ну, Софья квартиру свою сдала в аренду, а сама в тот хлипкий домишко перебралась. Чтоб, значит, деньги у ней водились. А домишко-то к жизни совершенно не приспособленный оказался: там и печь надо топить, и дрова заготавливать, и воду таскать с колонки. Да разве ж Софья такое выдержит? Летом-то она еще там околачивалась, а ближе к осени к дочери на ночевку приезжала, видать, мерзнуть стала, как птицу, в теплые края потянуло. А у дочери здесь роман в самом пылу, и Генка всегда в полной боевой готовности. Конечно, Софья давай ей пенять, дескать, она мать на мужиков променяла. Только Валька ей рот быстро заткнула – мне, грит, уже тридцать пять, а я по твоей милости еще под фатой не ходила, ни детей нет, ни мужа, одна только мама припадочная. Хочешь ночевать – ночуй, а мне жить не мешай. Ой, как же они грызлись! Нет, когда Генка прибегал, тишь да благодать была, Софья и рот боялась открыть. Но Генка ж не мог все время Вальку охранять, семья у него. И когда его не было, вот тогда шум – на весь подъезд.