Дама с камелиями

Дюма-сын Александр

 

22 февраля

Сегодня были похороны. В церкви было много подруг Маргариты. Некоторые искренне плакали. Когда погребальная процессия шла по направлению к Монмартру, в ней было всего двое мужчин, граф Г…, который специально по этому случаю приехал из Лондона, и герцог, которого вели под руки два лакея.

Я записываю

все эти подробности у нее в квартире; слезы застилают мне глаза; передо мной печально горит лампа и стоит обед, к которому я не притронулась, конечно, но который Нанина заказала для меня, потому что я уже больше суток ничего не ела.

В моей памяти не долго удержатся эти печальные впечатления, потому что моя жизнь так же мало принадлежит мне, как жизнь Маргариты принадлежала ей; поэтому-то я и описываю вам все подробно, из опасения, что после долгого промежутка времени между этими событиями и вашим возвращением я не сумею быть вполне точной».

XXVII

– Вы прочли? – спросил Арман, когда я окончил чтение этой рукописи.

– Теперь я понимаю ваши страдания, мой друг, если правда все то, что я прочел.

– Отец подтвердил мне это в своем письме.

Мы разговаривали еще некоторое время о печальной судьбе Маргариты, и я вернулся домой немного отдохнуть.

Арман был по-прежнему печален, но немного успокоился, рассказав мне всю историю. Он быстро поправился, и мы вместе пошли к Прюданс и к Жюли Дюпре.

Прюданс обанкротилась. Она обвиняла в этом Маргариту; во время ее болезни она ей давала взаймы много денег, которые сама брала под векселя и не сумела выплатить; Маргарита умерла, не вернув ей ничего и не выдав ей расписок, которые она могла бы представить в доказательство долга.

При помощи этой басни, которую мадам Дювернуа рассказывала повсюду, чтобы оправдать свои плохие дела, она выжала тысячу франков у Армана; он ей не поверил, но сделал вид, что верит, из уважения к памяти своей любовницы.

Потом мы пошли к Жюли Дюпре,

она нам рассказала о печальных событиях, свидетельницей которых она была, и, проливая искренние слезы, вспоминала свою подругу.

Наконец мы отправились на могилу Маргариты, на которой первые весенние лучи солнца раскрыли первые почки.

Арману оставалось выполнить последнюю обязанность – отправиться к отцу. Он хотел, чтобы я поехал с ним.

Мы приехали в С…, и я увидел господина Дюваля. Таким самым я себе и представлял его по описанию сына: высокого роста, почтенный, любезный.

Он встретил Армана со слезами счастья и сердечно пожал мне руку. Я вскоре понял, что отцовские чувства преобладали у податного инспектора.

У его дочери, Бланш, был такой ясный взгляд, такие чистые очертания рта, что только святые мысли рождались у нее и благочестивые слова произносились ее устами.

Она улыбалась брату, не зная в своей невинности, что далеко отсюда какая-то куртизанка пожертвовала своим счастьем при одном упоминании ее имени.

Я пробыл некоторое время в этой счастливой семье, всецело отдавшейся тому, кто принес сюда свое выздоравливающее сердце.

Я вернулся в Париж и записал эту историю так, как она была мне рассказана. У нее есть только одно достоинство, которое тоже, может быть, будут оспаривать, это – правдивость.

Я не делаю из этой истории вывода, что все девушки, как Маргарита, способны сделать то, что она сделала. Я далек от этого. Но я убедился, что одна из них испытала в своей жизни серьезную любовь, она страдала от этой любви и умерла от нее. Я рассказал читателю то, что узнал. Это был мой долг.

Я – не апостол порока, но я всегда и всюду буду отмечать благородное страдание.

История Маргариты является исключением, повторяю это; но если бы она была общим явлением, о ней не стоило бы и говорить.