Дама с рубинами. Совиный дом (сборник)
Шрифт:
– Вашу жизнь! Сказать нетрудно, Клодина…
– Ах, если бы я могла доказать это! – воскликнула она и подошла с прижатыми к груди руками к стулу герцогини.
Месяц осветил ее полную отчаяния фигуру и потухшие глаза.
Герцогиня испугалась.
– Клодина, Клодина! – мягко сказала она.
– Неужели, ваше высочество, вы действительно думаете, что я бесчестна? – спросила она убитым голосом.
– Нет, дитя мое, потому что барон Герольд не взял бы такую в жены.
Клодина отступила.
– Потому, только потому… – простонала она.
– Мне
– Я не в силах владеть собой, ваше высочество, – сказала Клодина.
– Ты должна это сделать, дитя мое, должна – он ждет внизу в страхе и надежде…
– Ваше высочество, – взмолилась Клодина, – он не любит меня, это жертва, которую он приносит чести нашего имени. Я не могу принять ее. Ваше высочество, сжальтесь надо мной!
– Так принесите и вы жертву, – сказала герцогиня, раздраженная возражениями. – Неужели ваша честь, честь вашего дома не стоит жертв? Неужели ее не стоит умирающая наверху?
– Ваше высочество, – прошептала Клодина, – я хочу переговорить с бароном Герольдом.
Герцогине стало жалко отчаявшуюся девушку, она налила стакан воды и подала ей.
– Сначала успокойся, и тогда он придет, – сказала она, усадив дрожащую Клодину на стул.
– Старший доктор! – доложила, входя, фрейлейн Болен, и вслед за ней показалась фигура врача.
– Извините, ваше высочество, что я ворвался к вам, – поспешно начал он, – но я считаю своим долгом сообщить вашему высочеству, что августейшая пациентка находится в большой опасности. Ее высочество совершенно истощена кровопотерей. Профессор Тольгейм настаивает на переливании крови. Я также считаю его необходимым. Его высочество решился дать нужную кровь, но это небезопасно: операция может иметь последствия, угрожающие жизни, и потому мы не должны рассчитывать на герцога, а закон гласит…
Он запнулся. Клодина вскочила со стула и протянула руку:
– Господин доктор, я прошу, я хочу быть той, которая…
– Вы? – спросил доктор и с удивлением посмотрел на обращенное к нему с мольбой бледное лицо девушки. – Правда, фрейлейн Герольд? Так идемте скорее! Нельзя терять ни минуты! Но предупреждаю вас, что придется вскрыть артерию.
– Ах, милый доктор… – сказала Клодина, и движение и голос ее выразили: «Только-то!»
Она поспешно, вопреки этикету, пошла вперед, как будто боясь, чтобы кто-нибудь не опередил ее.
Старая герцогиня не поняла, в чем дело:
– Переливание? Что
Когда она вошла в комнату невестки, врачи суетились около больной.
Перед Клодиной стояла сестра милосердия, закатывая рукав ее белого кашемирового платья.
Герцогиня положила руку на плечо сына, который только что вышел от больной в соседнюю комнату, где в страхе стояли Катценштейн и горничная.
– Адальберт, – тихо промолвила она, – что же это такое? Доктор сказал, что ей разрежут артерию, чтобы перелить кровь Лизель…
Он рассеяно кивнул головой, не отрывая глаз от молодой девушки.
– Ради Бога! – продолжала его августейшая мать. – Разве мы можем позволить, чтобы фрейлейн фон Герольд сделала это для нас, ведь это, кажется, весьма опасная вещь?
Герцог пристально посмотрел на нее.
– Не правда ли, – тихо и горько спросил он, – на это требуется больше мужества, чем из-за угла направить удар, сразивший насмерть женщину и повергший в грязь имя невинной девушки? Я не могу помешать ей принести эту жертву, – продолжал он, пожав плечами. – Тогда люди скажут, что я больше забочусь о ней, чем о жизни жены.
Сестра задернула полог. Послышался голос профессора:
– Из руки в руку, коллега, так вернее.
Герцог вышел. В страшном волнении ходил он по той комнате, в которой недавно объяснялся в любви Клодине.
Он отдал бы теперь половину своей жизни, чтобы уничтожить тот час. Бедная Клодина! Бедная Лизель! Он не хотел этого! Он стремился к счастью с побуждением человека, привыкшего к победам. Он действительно испытывал сильное чувство к прекрасной фрейлине своей матери, но она оттолкнула его.
Впервые он склонился перед женщиной, но его проступок был наказан судьбой.
Кто мог оклеветать Клодину перед герцогиней?
На камине в канделябре горела одна-единственная свеча, точно так же, как в тот злосчастный вечер. Холодный пот выступил на лбу его высочества.
– Только бы хватило времени, чтобы объяснить ей все! – прошептал герцог. – Только бы она не умерла, считая меня виновным!
Есть что-то великое и святое в жизни женщины. Герцогиня обожала его, несмотря на его проступки, несмотря на холодность и равнодушие. Герцог почти наяву увидел, как глаза ее устремляются на него с тем душевным сиянием, от которого он так часто отворачивался. Он слышал ее ласковый голос, с нежностью обращавшийся к нему. Она всегда жила, благодаря за каждую кроху любви, брошенную им, блаженствуя от каждой ласки и так мало требуя от него.
Ее недостатки и маленькие слабости, сильно раздражавшие его прежде, теперь казались ему такими ничтожными…
Он остановился перед окном и вспомнил, что было одиннадцать лет назад. Тогда тоже боялись за нее. Он увидел себя у ее постели рядом с колыбелью своего первенца – она, бледная и слабая, гордо улыбалась, и глаза ее сияли. Он же лишь формально поблагодарил ее – все его интересы были направлены на ребенка, наследника. Ведь она только исполнила свой долг. Герцог прижался лбом к стеклу и вытер глаза.