Дама с рубинами. Совиный дом (сборник)
Шрифт:
– Ведь мы можем потом все рассказать друг другу, – сказала она ему, – и это будет гораздо лучше, а как ты живешь, здоров ли и где находишься я буду знать от Беаты.
Поднявшись наверх, к Иоахиму, она простилась с ним.
– Куда ты? – спросил он.
– К Беате, Иоахим.
Он встал и с любовью посмотрел на нее.
– Скоро наступит время, когда ты совсем уйдешь, – грустно сказал он.
– Я кажусь себе изменницей при мысли, что оставлю вас.
– Моя дорогая, ты и представить себе не можешь, как я рад, зная, что ты счастлива наконец! Ты хочешь идти в Нейгауз одна?
– Я
Клодина шла быстрым шагом, легко и свободно, как будто сзади у нее выросли крылья.
Она смотрела на бегущий рядом ручей, собравший остаток снега, на мчавшиеся по небу облака, и веселье и сосредоточенность сменялись на ее лице. Охваченная каким-то странным настроением, она вдруг проговорила вполголоса: «А если он уже приехал?»
При входе в парк Нейгауза она остановилась: в ветвях липовой аллеи шумел ветер, дом был безмолвен.
На мгновение робость сковала ее. С бьющимся сердцем и раскрасневшимся лицом стояла она у столбов ворот, не решаясь войти в парк. Снова появилось предчувствие: «А что, если он здесь?»
Еще никто не видел ее – это хорошо! Клодина подумала, что ей следовало бы вернуться. Да, вернуться! И вдруг она отступила в сторону: по аллее мчался всадник. Девушка узнала его, несмотря на сгустившиеся сумерки, поняла, куда он едет, и невыразимое счастье охватило ее. Однако он ее не видел.
Но тут же послышалось тихое поскуливание: охотничья собака, бежавшая рядом с лошадью, узнала Клодину и кинулась к ней.
Лошадь тотчас же остановилась, всадник соскочил и заключил молодую женщину в объятия.
– Наконец-то! – сказал он. – Ты тут, спасибо!
Не в силах вымолвить ни слова, Клодина спрятала голову у него на груди. Когда они медленным шагом направились к дому, она наконец произнесла:
– Я почувствовала, что ты здесь. Когда ты приехал, Лотарь?
– Четверть часа назад, дорогая.
– Куда же ты ехал? – спросила она, и по лицу ее промелькнула лукавая улыбка, удивительно украшавшая ее.
– К тебе, Клодина, – просто ответил он.
Девушка улыбнулась ему.
– Теперь ты должен знать, Лотарь, что я всегда любила тебя. Благодарение Богу, что он направил твое сердце ко мне!
– Направил к тебе? – взволнованно повторил он. – Я полюбил тебя с того дня, как неожиданно встретил у герцогини-матери. Помнишь, ты пела «Фиалку» Моцарта?
– А потом «Если хочешь отдать мне свое сердце». О, помню ли я! Но, Лотарь, если ты уже тогда любил меня…
– Не спрашивай, Клодина, – остановил он ее. – Это мрачные годы, когда я страдал больше, чем могу выразить.
Она замолчала, крепче прижавшись к нему. Рядом с ней, с другой стороны, шла собака, а позади лошадь, которую Лотарь вел на поводу.
– Еще одно, – сказала она, взглянув в его взволнованное лицо. – Лотарь, если ты любил меня, то зачем делал мне больно своими колкостями, зачем унижал меня в моих собственных глазах, так что я приходила в отчаяние?
Он с улыбкой посмотрел на нее.
– Ах ты, глупышка! Потому, что сердце мое терзалось ревностью и страхом, потому что я страдал от любви к тебе, предвидел, что могло и должно было случиться. Я знал свет и его испорченность, знал, что клевета и низость нападут на тебя и втопчут
– Слава Богу! – как эхо, тихо повторила она.
Лошадь сама пошла в конюшню. Они поднялись по лестнице, и барон Герольд отворил дверь.
– Входи в свой дом, Клодина, – взволнованно сказал он. – Мы будем жить в нем, а не там, в свете, если ты согласна.
Клодина улыбнулась сквозь слезы.
– Согласна ли я? Неужели ты до сих пор не доверяешь мне? Я ничего другого и не желаю.
Глава 30
Прошло три года.
В кабинете Иоахима сидела фрау Беата и беседовала со своим мужем.
– Где Эльза? – спросил он.
– Дорогой, ты становишься все рассеянней. Где же ей быть, как не в Нейгаузе? Она не может жить без своей тети Клодины и упрашивала меня до тех пор, пока я не отправила ее туда с Гейнеманом. Так прекрасно в нейгаузской детской, и нет никого лучше тети Клодины! Впрочем, она должна скоро вернуться… Ты читал сегодняшнюю газету? Нет? Ну так ты много потерял: во-первых, там сообщается, что слухи о браке между его высочеством и принцессой Еленой все более и более подтверждаются. Я нахожу это правильным, потому что у маленькой принцессы, несмотря на ее взбалмошный характер, сердце доброе. Она так трогательно ухаживала за герцогиней в Каннах! В последние ее дни она ни на минуту не выходила из покоев. И она всегда оказывает Клодине много внимания, видно, ей хочется загладить вину. Конечно, я уверена, что это будет брак не по любви, потому что она еще не забыла Лотаря, а выходит за герцога, потому что считает это своим долгом, так же, как и он…
– Я согласен, – сказал Иоахим, – что очень грустно жить без любящих женских глаз и нежной руки. – Он поцеловал руку жены.
Фрау Беата рассмеялась – это был тот серебристый смех, что некогда околдовал его. Он не понимал теперь, как мог прежде называть Беату, по-детски искреннюю и добрую, «варварской женщиной». Он даже однажды признался ей в этом, а она в ответ расхохоталась и сказала:
– Я чувствовала себя пригодной исключительно для хозяйства, а ты так высокомерно смотрел на меня, когда я уже любила тебя и твои стихи и жаждала прекрасного в этой прозаической жизни. Но никто не хотел верить мне, ведь я была одержима бесом хозяйствования, была очень скучна и чрезмерно строга…
Беата немного помолчала.
– Но слушай дальше. – И она продолжила свой рассказ. – Еще там написано, что Лотарь купил Альтенштейн. Глубоко мыслящий журналист пишет: «Вероятно, барон Герольд желает со временем передать старое родовое поместье своему второму сыну, родившемуся несколько месяцев назад. Мы слышали, что пока там будет жить Иоахим Герольд фон Альтенштейн». Как «догадливы» люди! Мы ведь не сделаем этого? Иоахим, не увози меня из Совиного дома – я слишком счастлива здесь.
– Да, да, – поспешно сказал он, – мы останемся, Беата, для нас вполне достаточно места, а с тех пор как все перестроили, здесь так тихо и мирно… Надеюсь, что Нейгаузам не придет в голову потребовать этого от нас.