Дама с рубинами. Совиный дом (сборник)
Шрифт:
Войдя в комнату своей бабушки, девушка облегченно вздохнула и подумала, что было бы непростительной слабостью потерять присутствие духа здесь, где все говорило о жизни кроткой, но энергичной женщины. Правда, при дворе огромные зеркала и шелковые обои украшали гостиную Клодины, ноги ее утопали в пушистых коврах, а кровать в соседней комнате стояла под роскошным балдахином за шелковыми занавесями. Но венецианские зеркала отражали также и фигуру ее предшественницы, которая спала на той же постели, а после отъезда Клодины они перешли к следующей фрейлине…
В комнате же, где теперь
Сияющая от радости маленькая Эльза встретила ее с куском пирога в руке, на столе перед диваном исходил паром бабушкин медный кофейник. Дверь, выходившая на площадку пристройки, была открыта, и в нее из сада лились душистые волны, а по другую сторону маленькой площадки виднелась сквозь узкую стеклянную дверь комнатка, в которой Клодина жила, когда приезжала к бабушке на каникулы. Вид брата успокоил и ободрил ее даже больше, чем знакомые предметы: он выпрямился, как будто внезапно сбросил с себя тяжелую ношу. А когда она поднялась с ним в колокольную комнату, положил свою рукопись на простой, покрытый клеенкой стол у окна, и сказал: «Может быть, это устаревшее сравнение, но я испытываю то же, что и человек, совершивший плавание по бурному морю и причаливший к родному берегу, готовый броситься на землю и целовать ее».
Глава 3
Прошли две недели, полные труда, забот, но и спокойного удовлетворения. Дело продвигалось, хотя предсказание о «дорогом обучении» отчасти оправдалось, если говорить о прожженных фартуках, разбитой посуде и боли в непривычных к труду руках новой кухарки.
Клодина с первого дня решительно отказалась от помощи, предложенной фрейлейн Линденмейер. Хрупкая, болезненная, та была очень слаба и часто сама нуждалась в уходе. Зато Гейнеман был надежной опорой и взял на себя всю черную работу.
Постепенно жизнь вошла в свою колею, и сегодня Клодина впервые нашла свободную минутку, чтобы подняться на вершину башни. Утреннее солнце золотило старый монастырь, медные колокола которого, некогда громко звучавшие в лесу, были давно разбиты и сброшены. Теперь монастырь украшали только желтые цветы, из всех щелей стремившиеся к дневному свету, и хотя здание выглядело очень древним, оно охотно давало приют жизни: в кустах и траве, покрывавших развалины, ютилась масса неустанно щебетавших и порхавших птиц.
Над садом и над душистой сосной, опускавшей свои иглы в развалины церкви, раздавалось неясное жужжание пчел Гейнемана и лесных шмелей, ненасытно пивших сладкий сок, которым наполнил цветы веселый месяц май. Лазурный, словно застывший свод неба, лишь изредка прорезываемый силуэтом летящей птицы, высоко поднимался над пышно цветущим, но быстро вянущим убором земли, как провидение господствует над человеческими делами и мыслями, а на далеком горизонте его синева встречалась с волнистыми горами и сливалась с ними. Там Полипенталь переходил в равнину, которая лишь очень далеко замыкалась новой цепью гор.
Долина казалась покрытой
Клодина, вдруг побледнев, быстро отошла от перил. Разве она вышла на свежий воздух затем, чтобы поддаться тлетворному дыханию того, от чего бежала? Да, там, на горизонте, для нее сошлись земля и небо…
Она отвернулась от солнечной дали и стала смотреть на север. Куда ни бросишь взгляд – ничего, кроме леса, зеленого леса. Только там, где дорога разрезала верхушки деревьев, как на маленькой картинке виднелась вдали усадьба Нейгаузов. Фасад дома с многочисленными окнами ярко выступал из сумрака тенистых лип. Там, под наблюдением Беаты, дышали суровым, строгим, но чистым воздухом.
Уже давно обе линии Герольдов не ладили между собой. Нейгаузы открыто и резко высказали в свое время мнение о «безбожной» страсти полковника к игре, после чего обе семьи совершенно разошлись, хотя предки их часто вступали в браки между собой.
Теперь же всякие отношения между ними были прекращены. Лотарь и Иоахим, сыновья и главы враждующих семей, были ровесниками, но избегали друг друга, и только дочери – Клодина и Беата – сошлись поближе, воспитываясь в одном институте.
Никого при дворе не удивило, когда два Герольда, неожиданно встретившись, как незнакомые посмотрели друг на друга. То были Лотарь, элегантный, остроумный офицер, и Клодина, новая фрейлина.
Надменный, гордящийся достигнутым высоким положением при дворе, красивый, избалованный и всеми превозносимый Лотарь неприятно поразил и смутил девушку. Это было перед самой его свадьбой с принцессой Екатериной, кузиной герцога. Клодине было досадно, что он с высоты своего положения не обращал внимания на представительницу обедневшей старшей линии своего рода. Конечно, эта линия несколько омрачила блеск древнего имени, а он присоединил к нему титул барона, пожалованный ему герцогом. Ее появление как будто бросало тень на придворное светило, и одной такой мысли было достаточно, чтобы заставить ее прекратить всякое общение с ним.
Каким простым и скромным казался ей родной дом при воспоминании об апогее блестящей карьеры Герольда фон Нейгауза, его свадьбе с… Она представила себе его стоящим рядом с принцессой у алтаря во всей торжественности придворной обстановки: тоненькая фигурка невесты, утопающая в атласе и кружевах, прижалась к нему, как будто боясь, что он и здесь может быть отнят у нее, и она со страстной нежностью смотрела на него своими черными сверкающими глазами… А он? Он был бледен как мертвец и сурово, почти резко произнес навсегда связывающее их «да».