Дама с рубинами
Шрифт:
– Мне? Мне не может не нравиться, когда ты поступаешь человечно, жалея несчастных! – горячо воскликнула она. В эту минуту она опять была восторженной девочкой, которую волновало горячее благородное чувство. – Нет, – относительно этого я думаю совершенно так же, как и ты, дядя.
– Вот видишь, и я поступил, наконец, согласно твоим взглядам и чувствам, я слышу это по твоему сердечному тону. Мы оба чувствуем горячо и молодо, что совсем не подходит к поседевшему, согнувшемуся от старости дяде. Ты это сама понимаешь, потому-то тебе сейчас так трудно было произнести
По ее губам скользнула легкая улыбка, тем не менее, она ответила отказом:
– Нет, придется его сохранить. Что скажет бабушка, если я вернусь к своему «детскому непослушанию»?
– Но, в конце концов, это касается только нас двоих!
– О нет, как это ты так говоришь! Бабушка, пока жива, не откажется от опеки над всеми нами, я это знаю, – с горечью возразила она. – И счастлив твой Бог, что она не видела, как ты шел из пакгауза, она бы очень рассердилась.
Он засмеялся.
– И как бы она наказала своего старого сына? Поставила бы его в угол или оставила без ужина? Нет, Маргарита, несмотря на то, что я стараюсь по возможности удалить от моей матери все неприятности и изо всех сил стремлюсь сделать ее жизнь легкой и покойной, не могу же я подчинить ее влиянию мои поступки, – прибавил он серьезно. – И потому я все-таки буду ходить часто в пакгауз.
Она радостно взглянула на него.
– Если бы в мою душу и закралось какое-нибудь сомнение, оно исчезло бы от твоих спокойных, здравых слов! Старый живописец, которого я любила с детства, не может быть нашим врагом.
– Кто же это говорит?
– Бабушка. Правда ли, что он предъявляет какие-то требования к брату и ко мне?
– Правда, Маргарита, – серьезно подтвердил он. – Ленц может с вас многое требовать. Покоришься ли ты этому без протеста?
– Да, если его требования справедливы, – ответила она, не колеблясь, но вся, вспыхнув от неожиданности.
– Даже если это значительно уменьшит твою часть наследства?
Она слегка улыбнулась.
– До сих пор обо мне заботились и за меня платили другие, поэтому я не знаю цены деньгам. Но твердо уверена в одном – я тысячу раз предпочту сама зарабатывать свой хлеб, чем пользоваться деньгами, на которые не имею права. Уверена я также, что ты не стал бы способствовать тому, что несправедливо, и потому готова на всякую жертву.
– Узнаю тебя – ты смело и, не задумываясь, заносишь ногу в стремя, чтобы идти на бой за хорошее дело.
Ее лицо омрачилось.
– Неудачное сравнение – я не езжу верхом, – резко промолвила она, пожимая плечами. – Ты весь проникнут великосветскими мыслями, дядя.
Он подавил улыбку:
– Что делать? Всякий подчиняется среде, в которой живет. Была бы ты такой свободолюбивой, горячей поборницей гордой, сильной буржуазии, если бы не жила в доме дяди Теобальда? Думаю, что нет.
– Ошибаешься! Любовь к свободе не была мне привита ничьим влиянием, она родилась вместе со мной, это чувство у меня в крови и составляет часть моей души, – прежняя улыбка мелькнула на ее губах, – ведь говорят,
Потом, став вдруг опять серьезной, она перевела разговор на сообщение Герберта о Ленце.
– На чем же основывает старик свои притязания? – спросила она прямо. – Сколько мы ему должны?
– Повремени немного, ты все узнаешь, – ответил он нерешительно, всматриваясь в ее лицо и, как будто колеблясь, не открыть ли ей все уже теперь.
– Ах, это ведь собственно дело моего опекуна? – спросила она как будто равнодушно, однако щеки ее покраснели, и голос звучал натянуто.
– У тебя еще нет опекуна, – возразил он, посмеиваясь.
– Да, пока еще никто не воспользовался этим преимуществом, от которого ты отказался.
– А, так и это уже тебе поведали? Ну да, я отказался, потому что мне противно все бесцельное.
– Бесцельное? Так бабушка права, говоря, что ты не хотел стать моим опекуном потому, что не надеялся сладить с моим безграничным своеволием.
– В. этом, пожалуй, есть доля правды – у тебя не особенно хороший характер. – Он лукаво взглянул на нее. – Впрочем, я бы этого не побоялся и, конечно, справился бы с твоим безграничным своеволием. Но есть другая причина, и ее ты узнаешь на этих днях.
Разговор был прерван драпировщиком, который пришел, чтобы измерить полы в комнатах дедушки, так как ландрат хотел покрыть их новыми коврами, и Маргарита, воспользовавшись тем, что Герберт стал с ним разговаривать, выскользнула из комнаты.
– Да, ты права, Нетта, это чистое несчастье! – вздыхая, говорила Бэрбэ служанке в ту минуту, как Маргарита проходила в свою комнату мимо открытой двери кухни. – Да, грешно и стыдно, что никто у нас в доме не смеет пошевелить пальцем, чтобы помочь бедным людям! – горячилась старая кухарка, раскатывая тесто. – Подумай, что было бы, если бы я снесла старику и ребенку лапши. Но, боже сохрани, я этого не сделаю, никогда не решусь. Тот, в конторе, убьет меня на месте! – И она сердито всыпала еще горсть муки в тесто. – А старухе, должно быть, очень плохо; их служанка опять приходила к бассейну за льдом, и доктор приезжал сегодня, кажется, два раза – вот увидишь, Нетта, старуха умрет, непременно умрет. Уж недаром так распевали у меня все утро горшки в печке, это всегда предвещает покойника в доме, верь мне, всегда!
Глава двадцать четвертая
На другой день в бельэтаже была суматоха. Везде сновали обойщики, маляры и трубочисты, Маргарита тоже была занята с самого утра, что было очень хорошо для нее, так как мешало предаваться размышлениям, лишившим ее сна, – почти всю ночь пролежала она с открытыми глазами, с сильно бьющимся от тревожных дум сердцем.
В красной гостиной надо было развесить портреты. В первый раз после того, как в галерее стоял гроб, открыла тетя Софи коридор за комнатой, где умерла госпожа Доротея, и Маргарита вошла туда за нею с полотенцами и метелкой, чтобы самой протереть портреты.