«Дама в черной перчатке» и другие пьесы
Шрифт:
Растет.
Разбивайте скрижали и кусками скрижалейВыкладывайте в уборных на площади полы!Смотрите: вас заботы щипцами зажали,И вы дымитесь, клубясь, как сигара средь мглы.Из ваших поцелуев и из ласк протертыхЯ сошью себе прочный резиновый плащИ пойду кипятить в семиэтажных ретортахПерекиси страсти и цианистый плач.Чу! Город захохочет из каменного стула,Бросит плевки газовых фонарей,Из подъездов заструятся на рельсы гулаЖенщины и писки детей.А вдруг это не писки, а мои мысли, задрав рубашонки,Шмыгают судорожно трамваев меж.Они привыкли играть с черепахой конной конки,А вместо матраца подкладывать мятежОгненный, как небоплешь.Еще растет. Показывается наряд Армии безопасности, окружающий Лирика. У Лирика трескается голова, и думы выползают, как сок из котлеты. Лирик ловит у себя на ноге мотор, который кусал его. Предметы собираются и слушают его. Аэропланы птичьей стаей кружатся около его головы; некоторые, более доверчивые, садятся на его голову. Толпа моторов собирается у ног. Из небоскребов выползают комоды, кровати, динамомашины. Несколько вывесок и крыш аплодируют говорящему. Юноши недовольно слушают. Лирик нагибается и прикуривает сигару о фонарь.
Вы думаете, я пророк и стану вас учить,Как житьИ любить,Как бытьК силе ближе?!Да из вас можно только плети ссучитьИ битьПлетьми вас самих же.Вы все глупые, как критики, вы умеете толькоВыставляться картинами на вернисаже,Чтоб приходилиОпирается на каланчу.
Это мне было скучно, и потомуЯ с вамиБолтал строкамиВеселыми,А теперь я пойду ворошить шатучую тьму,В небоскребные окна швыряться глазамиГолыми.Это я притворялся, чтоб мои пустякиЖонглировали перед вами, а вы думаете, что это откровенья!Посмотрите, у меня уже только четыре руки,Но зато солидные, как мои мученья.А эта женщина боится пойти со мной,У нее такое хилое тело, с головы до пяток,Ей кажется, что она влезет в меня с головой,А я проглочу женщин еще десяток.(торжественно, пророчески и задушевно)
Благословляю разрушителя!Ты – пуля, молния, стрела!Но за меня, за охранителяСвятынь людских, – и тьма, и мгла.Пусть на душу твою покатую,Как крыша, каплет солнца дождь.С тобой сражусь, клянусь Гекатою,Я, книг и манускриптов вождь.Ты – с дикой силой авиацииМеня разишь, свиреп и дик,Но тайной чарой стилизацииЯ трижды изменяю лик.Ты – резкой дланью электричестваПроникнешь ли в глухой альков,Где панцирь моего владычества —Святая пыль святых веков;Где, как вассал пред королевою,Склоняюсь я в венке из звезд,Где сатане творю я левою,А правою – могучий крест,Где кудри русые иль черныеНа седину переменив,Найду в листах мечтой упорноюЯ пушкинский иероглиф.Дано судьбою мне печаль нестиИ песнь с востока на закат.Над башнею оригинальностиМое лицо, как циферблат.И ты, кто родствен с бурей, с птицами,Следи зрачками вещих глаз,Как на часах в ночи ресницамиЯ укажу мой смертный час.Члены Армии спасения приближаются и пробуют задержать Лирика, но он – такой большой, колоссальный – легко расшвыривает их. Аэро, о котором говорил Лирик, близко. Оно огромное, под стать Лирику. Вырвавшись от назойливцев, Лирик вскакивает в аэро и поднимается. Немедленно целые отряды жандармских аэро нападают на Лирика, но он крошит врагов, и получается дождь падающих аэропланов.
Ведь если меня хотят схватить городовые,Так это пустяки. До свиданья. Тра-та-та-ту! Тра-та-та-ту!Носите на душах мои пощечины огневыеДо нового плевка на Кузнецком мосту.